Екатерина Арагонская. Истинная королева

Уэйр Элисон

– Вы знаете, что сказал мне мой первый учитель, этот живой скелет? – обратился к ней Генрих. – Выберите себе жену. Цените ее всегда и безоговорочно. Клянусь вам, я намерен последовать его совету.

Они улыбнулись друг другу, и по всему телу Екатерины разлилось тепло. Позже они завели разговор о любимых книгах. Генрих прочел большинство классических авторов: Гомера, Вергилия, Плавта, Овидия, Фукидида, Ливия, Юлия Цезаря и Плиния, по крайней мере похвалялся этим. Его очевидная любовь к учению была поразительной, и Екатерина разделяла это чувство, хотя ее образование было более традиционным и менее разносторонним. Генрих сказал, что может говорить и по-французски, и

на латыни, а испанский обещал выучить специально для нее.

– Я слышала, ваше высочество – музыкант, – сказала Екатерина.

– Это моя валлийская кровь, и моя мать любила музыку. – Тень пробежала по его лицу. – Я исполняю и пишу песни. Я сочиню что-нибудь для вас, Кэтрин! – Его оптимизм был таким заразительным. – Вам нравятся физические упражнения? – спросил принц.

– Я люблю ездить верхом и охотиться, хотя с момента приезда в Англию у меня почти не было возможностей ни для того, ни для другого.

– Я люблю упражнения! – воскликнул Генрих. – Каждый день занимаюсь верховой ездой, стрельбой из лука, фехтованием, рыцарскими поединками, борьбой и игрой в теннис.

Неудивительно, что он выглядел таким подтянутым и сильным.

– Сколько же у вас дел! – заметила принцесса. – И все-таки хватает времени на учебу!

– Я хочу преуспеть во всем! Одной жизни не хватит для того, чтобы переделать все, что я хочу.

– Вы будете королем. И получите в свое распоряжение все. Тогда вы справитесь и выполните задуманное.

– Я мечтаю об этом! – Генрих вздохнул. – Увы, я теперь не могу наслаждаться прежней свободой.

Он метнул взгляд на отца: тот стоял на другом краю комнаты и увлеченно вел беседу, однако не сводил глаз с сына.

– Я вам сочувствую, – отозвалась Екатерина. – Но вы принц Уэльский!

– Это верно, – сказал Генрих, видя ее недоумение. – Со дня смерти брата все изменилось. Да, теперь я наследник своего отца, второй человек в королевстве. Но свободы у меня стало гораздо меньше. На меня давят со всех сторон. Отец беспрестанно напоминает, что он потерял двоих сыновей; лишь моя жизнь отделяет страну от гражданской войны, поэтому необходимо заботиться о моей безопасности. Это означает – оградить меня от мира. Я мог бы с тем же успехом уйти в монастырь. Я почти ни с кем не встречаюсь, кроме своих учителей, меня держат в тени. Вы знаете, что войти в мою спальню можно только через комнату отца? Я никуда не могу пойти, даже проехаться верхом по парку, без его разрешения.

– Сочувствую вам, – повторила Екатерина. – Мне казалось, моя жизнь целиком подчинена этикету. Иногда я даже могла накричать на свою дуэнью: она поднимает такой шум из-за мелочей.

Принцессе хотелось сказать больше, но нельзя было допустить, чтобы у Генриха сложилось впечатление, будто она осуждает короля. Без сомнения, государь имел веские причины переживать за своего единственного наследника.

– Я знал, Кэтрин, что вы поймете! – Генрих взял ее руки и сжал их.

Она ощутила, что наслаждается его обществом. Он был как глоток свежего воздуха в отупляющем однообразии ее жизни. И у них, оказывается, было гораздо больше общего, чем она могла подозревать. Она жалела Генриха, да, но была глубоко благодарна ему за то, что он ей доверился. Как бы там ни было, подумала Екатерина, а начало положено удачно. За следующие два года должно произойти немало таких встреч. А потом они поженятся.

С бедным Артуром у них не было ничего похожего.

Глава 6

1504–1505 годы

Да можно ли чувствовать себя еще хуже? Екатерина лежала в постели в Дарем-Хаусе, мучимая лихорадкой

и расстройством желудка. До этого она жила в Ричмонде, в обществе принца Генриха и короля, но с приходом осени ее отправили в Дарем-Хаус, где она разболелась пуще прежнего. Каждый день Екатерину бросало то в жар, то в холод. Бледная как смерть, она принуждала себя проглатывать пищу. Врачи продолжали уверять ее, что она скоро поправится, но принцесса им уже не верила.

Хуже всего в этой болезни было то, что она разлучила Екатерину с принцем. Они так мило проводили время в Виндзоре и Ричмонде. Каждый день охотились в сопровождении придворных. Устраивались пикники под деревьями, жених и невеста вели долгие разговоры на разнообразнейшие темы – от математики и астрологии до осадных машин и ружей. На самом деле Екатерина даже подумала, что принц никогда не прекратит говорить о войне!

Вошла Мария, ее милое лицо выглядело озабоченным.

– Король снова прислал гонца справиться о вашем здоровье, ваше высочество.

– Как и каждый день. Такая забота с его стороны. Король относится ко мне как к родной дочери.

– Король еще раз предлагает посетить вас. – Мария наклонилась и мягко промокнула лоб Екатерины влажным полотенцем.

Принцесса застонала. Он не хотела, чтобы король Генрих видел ее в постели или в таком прискорбном состоянии.

– Нет, Мария, пожалуйста, скажи посланцу, что я благодарю его величество, но слишком больна и не могу принять его.

Она откинулась на подушки, охваченная вялостью. Только письмо от Маргарет Поул побудило ее приподняться. Верная слову, Маргарет вот уже два года поддерживала связь с принцессой. Ее письма всегда ободряли Екатерину, в них было полно новостей о растущем семействе жены камергера и о жизни в Валлийской марке. Однако это сообщение было коротким и отчаянным.

Умер сэр Ричард Поул. Он чувствовал себя прекрасно, судя по наружности, пока не начал испытывать боли в животе, где прощупывалась зловещая опухоль. Врачи ничем не могли ему помочь. Добродушный, светлый человек умер в муках, и Маргарет погрузилась в пучину горя. А к тому же осталась почти без средств, лишь с маленькой пенсией. Она раздумывала, не поискать ли ей прибежища в аббатстве Сион и не посвятить ли маленького Реджинальда Церкви. Предложить сына Богу означало бы накопить сокровища в Царствии Небесном, объясняла она. Кроме того, Екатерина понимала, что это освободило бы Маргарет от части затрат на содержание детей. Принцесса плакала от жалости к леди Поул и желала бы иметь средства, чтобы отдать ей, тогда маленький Реджинальд мог бы остаться с матерью. Как ужасно, если им придется расстаться.

Декабрьское небо висело низко, и в комнате было сумрачно даже в разгар дня. Донья Эльвира требовала, чтобы все свечи были зажжены; в такое время она плохо видит, объясняла она, а свет нужен ей, чтобы вышивать. «А скорее, для того, чтобы видеть, не нарушаю ли я каких-нибудь правил», – думала Екатерина. Если солнце проглядывало сквозь облака, она едва не задыхалась в четырех стенах в своей жарко натопленной, переполненной людьми и залитой ослепительным светом комнате. По крайней мере, скоро настанет Рождество. Екатерина оправлялась от болезни мучительно медленно. Но когда душевные силы вернулись к ней, она еще сильнее почувствовала гнет установленных для нее строгих правил. Принцесса носила английские платья, танцевала и пела при дворе, разговаривала с придворными, каталась на лошадях и ощущала легкий вкус свободы – но что в этом такого ужасного, чтобы стоило писать королю Генриху и ее отцу Фердинанду и утверждать, будто она позорит себя?