Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность
Шрифт:
Княгиня Дашкова терпеть не могла Орловых, в особенности Алексея, который, конечно, платил ей тем же. Эта нелюбовь к главным участникам события 28 июня 1762 года была одной из причин того охлаждения государыни к Дашковой, о котором мы уже говорили. Но теперь старым недругам не из-за чего было враждовать.
– Много утекло времени, граф, с тех пор, как мы виделись, – говорила княгиня при встрече с Орловым, – мир, в котором мы когда-то жили, так переменился, что наше свидание теперь, мне кажется, более всего походит на встречу за гробом.
Начиная с Орлова, вся московская знать относилась очень почтительно к княгине, считавшейся в Москве первой особой. Это почтение, может быть, обусловливалось и боязнью насмешливого и острого языка княгини. В честь Дашковой, в особенности когда она жила в Москве с сестрами Вильмот, давались знатью балы, из которых гомерическим
Все было богато и оригинально на этом празднике, атлетическая фигура самого хозяина с алмазным портретом Екатерины II на груди высилась над всеми присутствующими. За графом стояли два гайдука с карликом. Шут забавлял публику своими дурачествами. Толпы рабов разных наций в пестрых костюмах расхаживали по длинному ряду комнат и разносили гостям лакомства и напитки. Грациозная, молоденькая дочь хозяина принимала деятельное участие в танцах. По желанию отца она проплясала танец с шалью, тамбурином, казачка, цыганку и пр., причем две служанки выполняли вместо нее фигуры, считавшиеся не совсем приличными для молодой графини. Гости стали в круг и благоговейно любовались хозяйской дочерью. За танцами последовал ужин со страшным количеством блюд. Тост за Дашкову был провозглашен при громе труб и литавр, и все собрание встало и низко ей поклонилось... За ужином хор песенников тянул русские песни, а когда он умолкал, раздавались звуки рогового оркестра, – все это были свои крепостные...
В этом обществе, исполненном грубых, устарелых предрассудков, где все было основано на внешнем успехе, где еще носились парики, старухи пудрились и красились, надевали на себя массу побрякушек, – появление умной, обладавшей беспощадным языком и резкими манерами, одетой весьма просто Дашковой производило эффект и иногда страшный переполох. Привыкнув быть всегда “первой” и сознавая свое умственное превосходство, княгиня усвоила властный тон и вообще импонировала своей особой. Мисс Вильмот передает в своих записках, что иногда, например, весьма почтенные люди, крупного чина и звания, не осмеливались садиться в присутствии княгини и разговаривали с нею стоя.
В Москве, по отзывам современников, тогда жилось весело. Но среди этих салонов, занятых пустяками и карточной игрой со сплетнями, все-таки выдавался своей серьезностью салон княгини. Там всегда можно было найти литературную новинку, там велись и политические споры, в особенности когда воцарился Александр I.
Мисс Вильмот делала очень печальные выводы относительно тогдашнего строя гостеприимно приютившей ее страны. Она говорит: “Подчиненность развита здесь до крайней степени. В понятиях массы слова хороший и плохой – это лишь синонимы благоволения и неблаговоления; уважение к личному достоинству заменяется уважением к чину”. И вообще, по замечанию наблюдательницы, тогдашняя Россия относительно образования находилась еще в XIV или XV столетии применительно к Европе. Роскошь Москвы и цивилизация Петербурга – эти два города в отношении к целой стране уподобляются “модной парижской шляпке на голове грубой деревенской девочки”.
Жизнь в Троицком и Москве, хотя и наполненная делами по хозяйству, перепиской с многочисленными знакомыми и с государственным канцлером – братом Александром Романовичем, не могли, однако, удовлетворить княгиню. Ум ее был, правда, занят, но и сердце начинало предъявлять свои требования.
Природа, как мы видели, не наделила Дашкову особой мягкостью и жаждой симпатии. Мы уже знаем эту истину из ее отношений к людям, размолвкам с которыми помогали ее сварливость и неуживчивость. Но еще яснее эта черта видна в отношениях княгини с детьми, с которыми она всю жизнь не ладила. Правда, дети сами относились к ней плохо, но такое отношение было во многом обусловлено качествами матери, ее непокладистостью и придирчивостью. Во имя своей аристократической гордости она не желала в продолжение многих лет видеть кроткой жены сына; этот выбор уязвил ее в самое сердце, и ее чувства в этом случае напоминали до известной степени решимость брамина, согласного скорее умереть, нежели общаться запросто с “парией”. У княгини были постоянные истории и с дочерью.
Но вот наступила и старость. Дашкова испытала много горя и волнений, ее удручали болезни, а удовлетворения, которое могло бы наполнить старческие годы счастьем, не было. Может быть, она уже сознавала, что те “суетные отличия”, за которыми она гналась в прошлом, не дают прочного счастья людям, и в глубине ее сурового сердца
Эта девушка была кузиной старинной приятельницы Дашковой мистрисс Гамильтон, приезжавшей в Россию во время управления княгиней Академией и прожившей у нее целый год. Симпатичная и кроткая, Мэри Вильмот усладила последние годы жизни Екатерины Романовны; ее настояниям мы, между прочим, обязаны тому, что княгиня написала свои “мемуары”. Издавна благоговевшая перед княгиней, по рассказам Гамильтон и других знавших ее лиц, мисс согласилась посетить Россию и прожила у Дашковой пять лет.
Мэри Вильмот приехала в Россию летом 1803 года. Англичанка уже раскаивалась в предпринятом ею намерении, так как в Петербурге, остановившись у Полянской, она сразу окунулась в мир сплетен, ходивших тогда про княгиню Дашкову, которую вообще недолюбливали. Ее рисовали жестокой, мстительной, необузданной, и она стала уже представляться воображению девушки в образе не благодетельной, а злой феи. Но прием, оказанный гостье княгиней, и уже первое знакомство с ней рассеяли все эти опасения. И удивительно, что Дашкова, неуживчивая и ко всем требовательная, так сошлась со своей гостьей, что полюбила ее, как родную дочь, и между ними не было ни малейших недоразумений. Вероятно, девушка ей понравилась своей кротостью и умом, а Дашкова очень нуждалась в присутствии около себя нежного и преданного существа, на которое она могла бы излить свою симпатию. Известную роль тут, впрочем, могло играть и то обстоятельство, что Вильмот была англичанка, кузина Гамильтон, и в лице ее, так сказать, Европа, перед которой всегда любили расшаркиваться представители нашей знати, могла осудить Дашкову, если бы она не проявила ласковости к своей иностранной гостье.
Княгиня встретила мисс Вильмот в длинном темном платье с серебряной звездой на левой стороне груди; головной ее убор состоял из мужского ночного колпака, а шея обвязана знаменитым оборванным платком мистрисс Гамильтон.
Они зажили дружески, и мрачный дом княгини оживился с приездом “ангела”, как звала хозяйка свою гостью. Совершались прогулки по окрестностям, в Москву, к родственникам; устраивались parties de plaisir [4] ; высокие комнаты оглашались звуками рояля, на котором недурно играла мисс Вильмот; крепостная труппа чаще прежнего стала забавлять владелицу и ее гостей в домашнем театре.
4
увеселительные прогулки (фр.)
Дашкова очаровывала своими рассказами гостью. В этих повествованиях проходил ряд важных событий, интересных лиц, трагических и трогательных подробностей. Мисс Вильмот указывала на важность пережитого княгиней и упрашивала ее написать свою биографию. Это предложение должно было, как надо полагать, льстить и самой княгине. Записки были написаны в один год и закончены осенью 1805 года. Они помещены, между прочим, по-французски, как и написаны, в двадцать первом томе “Архива князя Воронцова” (“Mon Histoire”). Мы уже говорили о некотором восхвалении себя Дашковой в этих мемуарах, где “я” автора слишком выдвигается на первый план; но это все-таки в высокой степени интересные мемуары. Там немало рассыпано живых и благородных мыслей, сообщается в талантливом и ярком рассказе масса исторических подробностей и встречаются блестящие характеристики современников.
Осенью 1805 года в Троицкое, по приглашению Дашковой приехала и старшая Вильмот (Екатерина), выдержки из интересных писем которой мы приводили выше. Но сплетня скоро отравила пребывание англичанок в доме Дашковой. Она касалась Мэри, имевшей будто бы виды как на состояние княгини, так и на ее сына, не жившего со своей женой. Но так как задуманный план (развод князя с женой и женитьба на англичанке) был отвергнут, то, по этим сплетням, мисс Вильмот и произвела разрыв между матерью и сыном. Был пущен даже слух, что сестры Вильмот – лица, опасные для государства, и что за ними нужно зорко следить.