Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы)
Шрифт:
— Хочешь, я твоего Перфильевича разок тряхну, как собачонка, в зубах сии бумаги через час принесет.
— Гриш, там дела на два дня. Ежели через час принесет, значит, будет недоделано, к тому же из Елагина душу вытрясти легко, а кто за него потом работать будет? Хочешь помочь, разбери вон бумаги, давно присланные.
Отдельной стопкой на столике лежали прошения, поданные еще сразу по восшествии на престол. Но их оказалось столько, что хоть вовсе спать не ложись, вовек не разобрать. Но Екатерина приказала не выбрасывать:
— После
Устраиваясь со стопкой бумаг на кушетке поудобней, Орлов вздохнул:
— Не умеешь ты, Катя, царствовать. Неужто все эти бумаги не могли секретари разобрать да свое слово сказать?
— Секретари из сил выбиваются, то, что я Перфильича ругаю, значит только, что он не по значимости бумагами занимается, а по своему хотению либо по времени поступления. На них слишком много работы навалилось.
— Так еще возьми, Россия велика, народу много, посади десяток секретарей, чтоб успевали, а тебе подавали готовое к подписанию.
Екатерина даже перо отложила.
— Умных много, да где их взять, чтоб и дело делали, и мне урону не нанесли? Давеча распорядилась одну бумагу написать, так искривили, что едва сама поняла, что в ней.
— Но не можешь же ты все сама делать?!
— Ежели не делать, то приглядывать и учить, да вот так подталкивать придется. Пока привыкнут, как надобно работать, буду сама…
Такие сцены бывали часто. Екатерина действительно искала людей толковых, опытных, но не хапуг, чтоб работали быстро и серьезно. На должности ставила осторожно, снимала редко. Немало лет прошло, пока приучила делать быстро, бумаги не заволакивать да на все вопросы толковые ответы давать. Больше всего не любила даже не медлительность, а неосведомленность. Ну как может Сенат не знать, сколько людей в России, хотя бы приблизительно, или количество городов в стране?! Как может губернатор города не ведать, сколько у него рынков да какие на них цены.
Вот этот вопрос потряс генерал-полицмейстера барона Корфа в Петербурге в первые же дни.
Когда новая императрица с утра вызвала его к себе и поинтересовалась, что на рынке сколько стоит, только рот раскрыл:
— Поваров, матушка, спросить следует, я сам на рынок не хожу…
Екатерина кивнула:
— Сам не ходи, завидя тебя, цены снизят, тебе вполовину отдадут, а мне правда нужна. Пусть тебе ежевечерне докладывают те, кто на рынке порядок держат, а ты по утрам мне будешь докладывать.
— А на что цены-то?
— А на все! Главное хлеб, соль да сено… Прежде то, что народ больше берет. Ты, Николай Андреевич, все знать должен, что почем у тебя в городе. Сам знать и мне докладывать.
С того дня и повелось: ежели императрица в Петербурге, то доклад полицмейстера обязателен. Даже когда Корф вышел в отставку, Екатерине докладывали ежедневно.
Однажды Орлов вернулся откуда-то веселый, на вопрос «Чем доволен?» стал рассказывать, какую знатную драку видел:
— Одни выбитые
— С чего дрались?
— А так… по пьянке!
Императрица нахмурилась:
— Пьют, а потом зубы бьют. Что в том хорошего?
— Не-ет, Катя, тебе не понять… Это — как раздолье, чтоб удаль свою показать.
— Глупая удаль, дурная. Прекратить надобно.
— Не сможешь! Хоть закон издавай, хоть в Сибирь отправляй, а пьяные и там драться будут. Воровство и пьянство на Руси неискоренимы.
— Глупо сие! Просвещать надобно, и супротив пьянства меры предпринять требуется.
— А вот это и впрямь глупо. Отыми возможность выпить, тебя завтра с престола снесут, и мы защищать не станем.
Катерина отвечать не стала, но написала указ о создании пикетов для прекращения пьянства, ссор и драк. Не помогло, хорошо, что за остальными делами не заметили, не то посмеялись бы над императрицей-немкой от души. Ведь даже ее фаворит обожал в подпитии пустить в ход кулаки… А будущий фаворит Потемкин даже серьезно от этого пострадал, правда, случилась беда позже.
Коронованная императрица
Ох и хитра да ловка! — эта мысль не единожды приходила в головы сенаторам и придворным во все следующие дни и даже годы.
Пусть и спешно, но широко и богато готовилась торжественная коронация в Москве. Сенат ворчал, мол, об экономии одни разговоры, а на деле вон какие деньжищи на празднества выбрасываются. Екатерина возразила всего лишь раз, но как!
— Я не на куртаги и маскарады тратить намерена, а на коронацию. Это не столько мне во славу, сколько России. Все видеть должны, каково ее богатство, мы всех затмить должны. Даже ежели кого из придворных за мой счет одевать придется.
Не пришлось — сами расстарались. И без того из пустой казны в долг потрачено немыслимо. Для новой короны ювелирам выдан фунт золота и двадцать фунтов серебра. Екатерина ахнула:
— Это такую тяжесть да мне на голову?!
Панин чуть насмешливо фыркнул:
— Если для вас корона тяжела…
Императрица, поняв намек, улыбнулась:
— Выдержу!
Мантия тоже получилась роскошной: целых четыре тысячи горностаевых шкурок так ловко сшиты между собой, что казались единым сотканным полотном. Платье императрицы щедро усыпано драгоценными камнями. Блеск во всем…
— А монеты разбрасывать приготовили?
— Да, матушка, полтинники… Шесть тысяч штук… в каждой бочке…
— Чего это полтинниками, еще бы копейками раздавали! Рублевиками да серебряными!
— Поменяем, матушка, на рублевики.
— И чтоб те же шесть тысяч, и бочек не меньше.
Чиновники только вздохнули.
— Я после экономно жить стану, чтоб вы не вздыхали. На свечах экономить буду. Нет, на свечах не буду, скоро осень, по утрам читать темно. И на кофии не могу. Ну, ладно, найду на чем экономить.