Екатерина Медичи
Шрифт:
Обескураженные и раздраженные таким поведением, Карл IX и его мать отчаялись добиться положительного результата в этих переговорах. В ноябре 1570 года они подыскали другую партию для девушки: Генриха Наваррского. Протонотарий [13] Франческо Браманте, посланный Пием V, чтобы выразить официальный протест против мирного договора, заключенного с еретиками, с ужасом констатировал, что кардинал Бурбонский изо всех сил склонял к [205] этому браку, который должен был принести очевидную выгоду его племяннику-еретику. Но король и его мать намекали нунцию Франжипани на некий план, который они составили против гугенотов и тайно его претворяли в жизнь. Ходили слухи, что милости, оказанные протестантам, и добрый прием, оказанный принцессе Конде, были всего лишь ловушкой, чтобы привлечь ко двору адмирала де Колиньи и юных принцев и схватить всех
13
Протонотарий — высший сановник среди прелатов (не являющихся епископами) папского двора (прим. перев.).
Этот разговор состоялся в Мезьере, на границе с Империей, куда французский двор переехал по случаю свадьбы Карла IX и Елизаветы Австрийской, дочерью императора Максимилиана II. Сначала в этом маленьком городе, а потом в Париже были запланированы великолепные приемы. Будущую королеву, прибывшую в сопровождении архиепископа Трирского и целой толпы знатных немецких вельмож, встречали в Седане братья короля. 25 ноября она прибыла в Мезьер в своем золоченом экипаже с белой и алой обивкой, в который были впряжены четыре гнедых венгерских рысака. Королева-мать встречала свою невестку – очаровательную светловолосую принцессу шестнадцати лет. В честь ее приезда Екатерина в день свадьбы отказалась от своих траурных печальных одеяний, надев «светские шелка». Сама королева-мать и ее дочери Клод и Маргарита руководили церемонией одевания новобрачной: сначала платье из серебряной ткани, расшитое жемчугом, потом широкая накидка из фиолетового бархата, усеянная цветами лилий, венчала все закрытая корона, украшенная бриллиантами, рубинами и изумрудами. Перед свадьбой король пытался обмануть свое нетерпение, охотясь в нормандских лесах на оленей как раз недалеко от того места, которое он [206] выбрал для строительства дворца, впоследствии названного им Шарлеваль. Этому нелюдимому, длинному и худому юноше шел двадцатый год. Он обрадовался, увидев свою юную супругу, и был с ней очень любезен. Но он никак не мог соперничать в галантности и обходительности со своим братом Анжу. Незадолго до этих событий ревнивый Карл увидел в ушах брата серьги с огромными подвесками, каких не носили даже африканские мавры, и приказал пробить шилом уши пятидесяти дворянам, сопровождавшим его на охоту – даже тому, которому было чуть ли не семьдесят лет, и заставил их носить серьги. А потом вдруг приказал снять все эти драгоценные безделушки. Пытаясь скрыть от своей невестки все эти ревнивые выходки и грубости, Екатерина, поспешно договорившись с королем, решила заняться воспитанием Елизаветы и научить ее французским манерам с помощью переводчицы юной королевы Маргариты де Ла Марк, правящей графини Аренбергской.
Вскоре Карл IX покинул свою супругу и отправился в Вилле-Котре, куда переехал двор и где он неистово предавался охоте, потешным боям на снегу, которого в тот год было особенно много. Такие забавы взрослого ребенка продолжались в декабре в Ферте-Милон.
А при французском дворе тем временем готовились к великому событию – торжественному вступлению короля и королевы в Париж. Екатерина рассудила, что наступило время символически передать реальную власть, пусть даже только внешне, ее сыну, потому что теперь на трон взошла новая царствующая королева. Королеве-матери шел пятьдесят первый год, и она переживала весьма неблагоприятный период в своей жизни. Еще с осени она постоянно болела. Сначала она страдала от приливов крови, потом очень мучилась из-за ленточного червя, чье присутствие причиняло ей массу страданий и головные боли; когда она от него избавилась, тут же снова начала давать аудиенции, причем держалась очень мужественно, создавая иллюзию, что она в добром здравии, и пользуясь всевозможными ухищрениями – например, она носила накладные светлые волосы с рыжеватым оттенком. Но положение оставалось серьезным. [207]
6 марта 1571 года среди всего этого великолепия состоялось вступление Карла IX в Париж. Король появился в окружении представителей монашеских орденов, корпораций ремесленников и знатных вельмож. Он был в кольчуге и в мантии из серебряного сукна. Церемония закончилась молебном в Соборе Парижской Богоматери и пиром. Все заметили, что принцы Конде и Наваррский уклонились от участия в церемонии; они остались
10-го состоялась торжественная процессия, а 11-го – заседание в парламенте, где король произнес речь, выразив благодарность Господу Всемогущему и своей матери: «После Господа, именно королеве, моей матери, я более всего обязан. Благодаря ее нежности по отношению ко мне и к моему народу, ее старанию, ее рвению и ее осторожности она так хорошо вела дела этого государства в те времена, когда мой возраст не позволял мне ими заниматься, что никакие бури гражданской войны не смогли поколебать мое королевство». Могла ли Екатерина мечтать о большем триумфе? Ее сын во всеуслышание и с глубокой искренностью объявил о своей любви и преданности – не было ли это самой высокой наградой?
Церемония коронации юной королевы состоялась в Сен-Дени 25 марта, а вскоре после этого, 29-го, состоялось ее вступление в Париж: это позволило парижанам использовать «машины», подготовленные для вступления короля, и избавило дворян от обременительной поездки на праздник. Темой праздника на сей раз была естественная дружба Франции и Германии.
Арки, возвышения, всевозможные машины были украшены по-новому. На портале улицы Сен-Дени теперь был изображен король Пепин Короткий и его сын Карл Великий. У фонтана Понсо королева-мать возлагала на Елизавету [208] венец из лилий, а у их ног танцевали три Грации. У заставы Маляров между двумя большими серебряными колоннами открывалась арка, украшенная изображениями рек Франции и Империи, ее верх был украшен статуями Генриха II, «защитника германской свободы», и Карла IX. У фонтана Невинных Младенцев золотая статуя Сатурна в десять футов высотой заменила бога Гименея. Наконец, на мосту Собора Богоматери провозглашалось, что рождение королевского ребенка объединит весь мир вокруг Франции и Германии.
Пока в Париже проходили эти пышные празднества, в Ла Рошели состоялась другая церемония: под пение псалмов люди в суровых черных одеяниях праздновали свадьбу адмирала де Колиньи и мадемуазель д'Антремон. Свадьбу омрачило известие о смерти кардинала Оде де Шатильона в Англии. Такой контраст – королевская радость и сдержанная печаль – можно было бы истолковать как знак окончательного разрыва между католиками и протестантами из-за вступления короля, вследствие его брака, в лагерь Габсбургов.
Но каким-то странным образом такая ситуация была скомпрометирована рвением папы Пия V. Непримиримый враг еретиков и неверных, понтифик своей собственной властью дал титул великого герцога Козимо Медичи, желая вознаградить его за военные кампании во Франции и действия пизанских галер в Средиземном море. Только в ноябре 1570 года Франция нехотя приняла его буллу от 26 сентября 1569 года. Екатерине было в этот момент выгодно умаслить своего кузена, одного из основных кредиторов, дававшего не только деньги, но и солдат. Таким образом, она пожертвовала предпочтением, которое во времена Генриха II оказывали герцогу Феррарскому.
Молодой король тем временем сумел извлечь пользу из прямых контактов с вельможами и дипломатами во время празднеств в марте 1571 года. У него была конфиденциальная встреча с послом Петруччи, которому он четко выразил свою волю: «Если великий герцог и я договоримся прийти на помощь принцу Оранскому, то испанцам уже не придется [209] думать только об Италии и моем королевстве». Через несколько недель в присутствии всего двора Карл IX во всеуслышание заявил шевалье де Серру – хитрому дипломату и знатоку Италии, что он решил поддержать Козимо. Его собеседник одобрил его намерения: «Если к Франции и Флоренции присоединятся Венеция, Англия и немецкие государи, то придет конец испанскому владычеству как в Нидерландах, так и в Италии».
Воинственное настроение и независимость Карла тревожили Екатерину, которую сын намеренно держал в стороне от этих планов. «Королева, моя мать, слишком робка», – доверительно сообщил он Петруччи 11 июня. Но в действительности, он просто боялся открыть эти планы Екатерине и предпочитал довести переговоры до того момента, когда она просто будет вынуждена дать свое согласие. Он приказал передать конкретные предложения Козимо. Со своей стороны великий герцог направил к нему чрезвычайного посла Альбертани, который явился в начале июля 1571 года в Монсо. Осторожный ответ Козимо был передан одному королю: начинать военные действия против Филиппа II – дело сложное и важное, поэтому нужно узнать мнение королевы-матери и императора, ставшего теперь близким родственником этих королей. Но Карла IX не смутил такой уклончивый ответ, и он повторил свое предложение о вмешательстве.