Екатерина Великая (Том 1)

Сахаров Андрей Николаевич

– Нет, Ваше Величество, – перебил Чернышёва Панин. – Не Пугачёва ждут, в том и дело, что вовсе не Пугачёва, а Императора Петра Фёдоровича, который едет к своему народу объявить ему волю и казнить помещиков и непокорных.

– У станичной избы пёстрые ковры по земле постланы, вынесен стол, накрытый белым, расшитым по краям убрусом, на нём большой каравай белого пшеничного хлеба на резном деревянном блюде и такая же солонка с крупною солью – всё своё, здешнее, русское. Священник в полном облачении с крестом в руке ожидает у церкви. Крестный ход окружил паперть, иконы, хоругви вынесены на площадь. Старики с костылями стоят впереди, по краям у плетней пёстрые, а более – белые платки женщин. На мужиках парадные кафтаны, которые надевают раз в год, в светлый праздник. И вот – показался вдали… Прискакал в пылевых клубах махальный, крикнул

задыхающимся, испуганным голосом. «Едет!.. Царь-батюшка жалует к нам!..» Зашевелились, затоптались на месте, завздыхали. Много часов на солнечном припёке ожидали. Разморились… Пугачёв в богатом кафтане, соболья шапка с малиновым бархатным верхом на брови надвинута, сабля в золоте, на боку болтается. Под ним жеребец соловой, священной, по понятиям татар – царской, масти – хвост на отлёте, грудь широченная, как у льва, седло калмыцкое с широкими луками, в самоцветных камнях – сердоликах и халкидонах, в изумрудах и яшмах, в золотой резьбе. Вся сбруя конская в золоте. Жеребец катит широким проездом. Пугачёв сидит, молодцевато откинувшись, хмурит густые тёмные брови.

– Ка-артина, – со вздохом говорит Государыня.

– Сзади свита. Человек пятьдесят казаков. Отчаянный народ. Пугачёв слезает с лошади, вестовые казаки подхватывают его под руки, ведут к церкви, как архиерея… Колокольный звон… Шапки скинуты с голов, люди становятся на колени. Со вздохами, опираясь на руки, отвешивают земные поклоны. Слышен покорный шёпот: «Царь-батюшка, помилуй…» Пугачёв свою роль знает. Умеет «фасон» держать. Он не станет с колен поднимать. Он – Государь – земной Бог. Медленно подвигается он к кресту, истово по-старообрядчески крестится, целует крест: Ему подносят хлеб-соль, он целует хлеб – благословение Божие. Теперь уже станичные старики принимают его под локти и ведут к приготовленному ему стулу с подушкой.

– Хорошо рассказываешь, Захар Григорьевич, – тихо говорит Государыня. – Тебя заслушаться можно. У тебя и Пугачёв красавцем выходит в народном духе… Башкирский маркиз… Маркиз Пугачёв.

Она задумывается, вспоминает раннюю свою юность и как первый раз у Есмани увидала она казаков, их коней и услышала дремотные их песни в степи.

– Да, дела, – говорит она и вздыхает. – Одно непонятно моему женскому уму, Захар Григорьевич, назначила я тогда генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова командовать войсками противу Пугачёва, и тот Бибиков прогнал злодея из-под Казани, освободил Оренбург и двадцать четвёртого марта разбил Пугачёва наголову под Сакмарой. Злодей потерял все взятые им по разным городкам пушки, четыреста человек – писали мне – было убито у него, да три с чем-то тысячи в плен взято. Пугачёвский Воронцов тогда в плен нам попался. Сам Пугачёв – мне тогда Бибиков доносил – с четырьмя заводскими мужиками бежал к Пречистенской, а оттоле на Уральские заводы. Конец Пугачёву! Михельсон, генерал, разбил тебя, пугачёвского графа Чернышёва, у Зубовки, двадцать пять пушек взяли от тебя, освободили Уфу. Мансуров занял Илецкий и Яицкий городки. Полнейший разгром! И вдруг… Пугачёв как ни в чём не бывало оказывается на Белорецких заводах. Пугачёв у Магнитной, у Челябинска – везде Пугачёв… C'est epouvantable!.. Михельсон, Фрейман [209] , Декалонг [210] с ног сбиваются, гоняя злодея по степям… Пугачёв у самой Казани!.. C'est miraculeux! [211] Что он?.. Феникс?..

209

Фрейман Фёдор Юрьевич (Магнус Фердинанд фон) (1725 – 1796) – рижский комендант, генерал-поручик, с 1772 г . действовал против Пугачёва.

210

Декалонг (Деколонг) Иван (171? – после 1777) – генерал-поручик, командир Сибирского корпуса, имел порицание от Екатерины за нерешительные действия против Пугачёва.

211

Это ужасно!.. Чудеса!.. (фр.)

– Это, Ваше Величество, не Пугачёв делал, – мягко говорит Панин. Он смотрит вниз и пухлыми белыми пальцами тасует карты. – Народ сам поднимался по всему громадному Заволжскому краю за

землю и волю, которые им обещал император Пётр Фёдорович. Ваше Величество, покойный супруг ваш, оказав милости раскольникам и даровав вольности дворянам, посеял семена этого мятежа – вам досталось пожинать жатву.

– Земля и воля!.. Где же давал злодей эту землю и волю? Весь край был объят пожарами и залит кровью. Расскажи, Захар Григорьевич, что творилось в Бердах. Пусть Никита Иванович послушает, на что способен народ под таким управлением, какое было у Пугачёва.

Государыня смотрит на Панина и на старого Воронцова, и ей кажется, что не столько возмущены они Пугачёвым, как напуганы и восхищены. Ай, молодец! Их точно страшит и чарует человеческая кровь. И что, если бы вот сейчас в этот зал вошёл бы Пугачёв в бобровой шапке и при сабле?.. Сам пьяный и с ним пьяная ватага мужиков… Что они?.. Не поклонились бы ему?.. Не оставили бы её для него?.. Какие страшные мысли!.. Не будь у неё этого славного маленького Суворова, не будь Михельсона, Бибикова, Петра Ивановича Панина с их лихими драгунами, кто знает, не сидел бы Пугачёв в державном Петербурге и не кланялись бы ему земно все эти вельможи, ею обласканные?.. Может быть, и в Петербурге стало бы как в Бердах, казацком пугачёвском стане! Господи, как всё ненадёжно в этом мире!..

– Расскажи нам про Берды, – повторяет Государыня и смотрит в угол скудно освещённой гостиной.

XXXVI

– В Бердах Пугачёв собрал толпы казаков и крестьян в пятисотенные полки, назначил десятников и сотников. Всё устроил, как было в денисовском полку, где он служил. За побег назначил смертную казнь бежавшему, когда его поймают, и десятнику, как только побег обнаружится, за то, что недосмотрел. Кругом по степи поставил караулы, послал разъезды и сам днём и ночью поверял бдительность службы.

Государыня вздохнула.

– Да, – сказала она. – Это не плац-парады на гауптвахтной площадке у Зимнего дворца. Видно, маркиз Пугачёв понимал военное дело.

– Каждый день в полках шли ученья. Не довернёшься –бьют, и перевернёшься – бьют. В церкви служили обедни и поминали Государя Петра Фёдоровича и супругу его Государыню Екатерину Алексеевну. Пугачёв ездил верхом по базару и по бердским улицам и бросал в народ медные деньги. Тут же награбил – тут же и роздал. Нравилось это народу. На крыльцо избы, где он стоял, выносили кресло, и Пугачёв садился на него чинить суд и расправу. По сторонам становились казаки – один с булавою, другой с серебряным топором.

– Точно… Как в сказке!..

– Да так и было… И эта-то сказка и нравилась народу. К Пугачёву приводили захваченных офицеров, помещиков, помещичьих жён и дочерей. Женщин Пугачёв отдавал на поругание разбойникам.

– Нравилось, конечно…

– Овраги около Бердов были завалены трупами расстрелянных, удавленных и четвертованных помещиков. Их не хоронили. Собаки и вороны препирались о них. Смертным духом несло по улицам Бердов.

– От нас, Государей Божией милостью, требуют отмены смертной казни, но как восхищены, когда найдётся, кто казнит народ массами… За границей портреты Пугачёва печатаются. Народный герой!..

Маленькая ручка Государыни стала опять похлопывать по карточному столу.

– Крестьяне казнённых помещиков получали волю. Им некому стало служить, не на кого работать. И так, как в Бердах, было везде, куда приходил Пугачёв.

– И что же?.. Все так ему и покорялись?..

– Нет, Ваше Величество. Офицеры Вашего Величества присягу помнили. В ноябре прошлого года злодей взял Ильинскую крепость. К нему привели солдат и с ними капитана Камешкова и прапорщика Воронова. Солдат поставили против пушки. Когда Пугачёв к ним подъехал, их заставили стать на колени.

– Какой позор!..

– Пугачёв осадил коня и сказал: «Прощает вас Бог и я, ваш Государь Пётр III, Император. Вставайте!..» Пушки обернули в степь и выпалили из них ядром. От солдат Пугачёв направился к офицерам. Те стояли связанные, избитые, голодные, с зелёными от пережитых страданий, лишений и оскорблений лицами. Они смело, по-офицерски смотрели прямо в глаза Пугачёву, и во взгляде их был вызов. И Пугачёв затрепетал перед ними, связанными и бессильными. Стараясь быть угодливым, он говорит им: «Зачем вы шли на меня, Вашего Государя?» – «Ты нам не Государь, – ответил капитан Камешков, – у нас в России – Государыня Императрица Екатерина Алексеевна и Государь цесаревич Павел Петрович, а ты – вор и самозванец!..»