Екатерина Великая (Том 2)

Сахаров Андрей Николаевич

– Рада видеть! Появление ваше нынче здесь служит добрым знаком. Так ли я понимаю, сир?

– Я должен был явиться. Хотел выразить вам своё почтение… – смущённо заговорил юноша, хотя перед этим и готовился быть холодным и спокойным, как эта старая повелительница. – Счастлив, что слухи, дошедшие до меня о нездоровье вашего величества, оказались преувеличены… даже ошибочны…

– О да, благодарение Богу, я здорова. Мне нельзя поддаваться недугам и ударам, как бы порой тяжелы и незаслуженны они ни были, как бы неожиданно ни посылала их судьба. В моих руках жизнь и счастье многих миллионов людей, пространство, занимающее

четвёртую часть обитаемой земли… Я всегда должна быть на страже, охранять друзей, карать врагов, сир. Такое моё ремесло, не без успеха выполняемое уже больше тридцати лет… Дай Бог и вам честно править своей державой.

Эти слова были сказаны любезным, мягким голосом, но от того казались ещё важнее, ещё значительней.

– Я хотел также уверить ваше величество, что не желал, не думал причинить обиду… или… что моё вчерашнее решение…

– А, вы говорите о вчерашнем вашем решении? Вы желаете возвратиться к нему? В добрый час. Но конечно, не здесь, на глазах этих чужих людей, когда столько ушей насторожилось, ловят наши слова, наши взгляды… Я вам дам знать… мы поговорим… Я сама думала, желала этого… Я дам вам знать. Пока танцуйте, веселитесь. Рада вас видеть…

Лёгкий наклон головы, и императрица дальше продолжает свой обход.

Зубов тоже сухо, холодно отдал поклон юноше и прошёл за государыней.

С этой минуты король почувствовал себя окружённым ледяной стеной.

Все явно избегали его. Только новорожденная, молоденькая, скучающая Анна Фёдоровна подала ему руку для танца. Но мало было других пар. И танцы имели вид какой-то отбываемой повинности.

Увидя великого князя Александра, который и теперь умел сохранить свой ясный, спокойный вид, резко отличающийся от общего выражения неприязни и угрюмости, король быстро подошёл к нему.

Так же ровно, спокойно, любезно, как всегда, встретил юношу его сверстник, старший всего двумя годами, Александр Павлович.

После первого обмена приветствиями король с необычайной любезностью заговорил:

– Я сейчас беседовал с императрицей. И так рад, что она чувствует себя хорошо. Признаюсь, редко случалось встречать подобную силу духа, величие, мудрость и у мужчин, не только у женщин, у слабого пола, как их зовут.

– Такие времена, ваше величество, Бабушка государыня часто изволит говорить, что мы живём в железном веке. Мужчины или слишком грубы и бездушны, не щадят самых священных прав души и сердца человеческого, либо таковы, что не стоят самой низкой женщины по недержанию священного слова чести, обетов дружбы и любви. Эти люди меняют свою ненависть и приязнь чаще, чем ваше величество… свои перчатки. И в такую пору, говорит бабушка, женщины должны давать мужчинам примеры высокого духа и мудрости. Какое мнение вашего величества на этот счёт?

Круглыми, удивлёнными глазами поглядел Густав в глаза Александру.

«Что это такое? Прямой вызов, пощёчина, брошенная в лицо, или случайная сентенция, сказанная так, к слову?»

Александр глядел ясно, спокойно, с лёгкой любезной улыбкой на устах.

– Я больше солдат, чем философ, – сообразил наконец свой ответ юноша, – живу, как подсказывает мне моё сердце и велит Господь. И был лишён такой мудрой наставницы, какую ваше высочество имеет в вашей великой бабушке. Но она, конечно, хорошо знает свою страну и права в своём мнении. У нас оно несколько иначе. Если ваше

высочество когда-либо пожалуете ко мне, окажете эту честь, познакомитесь с моим маленьким королевством, вы увидите, что там мужчины и с оружием в руках, и с кубком умеют оставаться достойными своего пола!..

И с любезной улыбкой раскланялись снова и разошлись эти два сверстника, которым в будущем суждено будет оставить немалый след в истории своих народов.

Через полчаса, не видав своей невесты, которая была совсем больна, король уехал с этого печального бала, особенно любезно раскланявшись со всеми.

А до 20 сентября, до дня рождения Павла Петровича, по расписанию назначено было ещё три таких печальных праздника, и Екатерина приказала их не отменять.

На 13 сентября назначено было освящение часовни в Таврическом дворце.

Без всякой свиты, вдвоём с Зубовым отправилась туда императрица.

– Моркова вызови ещё, – сказала она фавориту, – он напутал. Пусть придумает, как помочь в деле… шелыган [211] рябой… вертлявый глупец. Что натворил!.. Да там соберутся архиереи, митрополит. Потолкуем ещё с ними. Может, они и благословят ради устройства дела… скажут, что можно внучке исполнить желание жениха… Бог – один… А если попы похвалят, причину дадут, и народ за ними говорить будет… Перед разговором с женихом нашим надо всё наготове иметь. Я думаю, он и сам настроен. Не от себя что… Ну, да увидим. Так Моркова зови.

211

Шелыган – бездельник, повеса.

Долго длилось совещание с духовным клиром. Зубов с Морковым и сама Екатерина толковала с архиереями, с митрополитом. Но те очень почтительно, уклончиво, но тем упорнее не брали на себя ответственности за последствия, какие произойдут, если Александра перейдёт в лютеранство.

– Бог пусть разрешает великую княжну да ваше императорское величество, как глава семьи, глава царства, церкви всей, госпожа по делам мирским. Это – дело мирское, политическое, не церковное. И не нам решать его! – согласно отвечали попы.

Этот ответ звучал, как полное осуждение. А государыня понимала, что всего опаснее ей задевать русское духовенство.

– Бояр нет ныне, которых покойная Елизавета императрица опасалась так. Ножи у них притуплены, – часто говорила она, – но попы, пожалуй, ныне сильнее старых бояр в народе.

И возможность перехода княжны в лютеранство была окончательно отвергнута.

Поздно вечером возвратилась в Зимний дворец государыня и, не принимая никого, усталая, разбитая, полубольная, ушла на покой…

Только Зубов ещё долго оставался у неё. Всё шёл разговор: как поступить? О чём говорить с королём, которому было на завтра назначено свидание без посторонних свидетелей? Какое принять окончательное решение?

– А что, если, – нерешительно начал Зубов после продолжительного молчания, – что, если… задержать их обоих здесь… Нанесённое с их стороны неслыханное оскорбление и для частного лица непереносимо… Тем более для вашего величества… для имени великой княжны… для чести империи и рода… И, только подписав прямое обязательство, пускай едут домой и оттуда шлют за невестой без проволочки… Что, если так, матушка?