Екатерина Великая

Труайя Анри

Превознося «неограниченную власть» монарха и господство России над другими государствами, Екатерина предполагает прежде всего править во благо народа. Верная учениям философов, она осуждает крепостное право: «Делать из людей, рожденных свободными, рабов противно христианской религии и справедливости…» «Свобода, ты – душа всего, без тебя все мертво. Я хочу, чтобы подчинялись законам, но не желаю рабства».

Это либеральное кредо не мешает ей, взойдя на престол, раздать главным действующим лицам переворота (Орловым, Разумовским, Панину) восемнадцать тысяч крестьян с землей, принадлежавших царскому двору. Впрочем, она не верит, что можно освободить крепостных: «Совершить подобный подвиг (освободить крепостных) – значит навлечь на себя ненависть землевладельцев… Раз уж такое зло существует в России, надо хотя бы уменьшить вред, им наносимый. Поезжайте в деревню и спросите у крестьянина, сколько у него детей родилось. Как правило, он ответит: десять, двенадцать и нередко двадцать. А сколько выжило? Он ответит: один, два, четыре… Надо уменьшить смертность, наладить медицинскую помощь, прежде всего для малолетних детей… Они бегают голые по снегу и льду. Выживающий – здоровяк, но девятнадцать умрут – какая потеря для государства!»

А теперь надо переходить от теории к практике. Когда Екатерина впервые собирает Сенат в Летнем дворце, она потрясена финансовым и социальным положением страны. Через много лет она

будет с ужасом вспоминать об этом грубом контакте с реальной жизнью.

«Большая часть армии находилась за рубежом и уже восемь месяцев не получала жалованья, – напишет она. – Флот заброшен, армия в беспорядке, крепости разваливались. У бюджета 17 миллионов рублей долга, в денежном обороте сто миллионов рублей. Во всей империи никто не знает, каков доход у казны. Государственный бюджет не утвержден в четких границах. Почти все виды торговли монополизированы частными лицами. Около 200 000 заводских и монастырских крестьян открыто бунтуют. Во многих местах крестьяне отказываются повиноваться и платить оброк барину. Правосудие продажно: прав тот, кто больше заплатит. Умы ожесточаются из-за зверских пыток и наказаний за безделицу, словно за тяжелое преступление. Народ повсюду жалуется на коррупцию, продажность, всевозможные хищения и несправедливость».

Хладнокровно Екатерина решает начать с дефицита в бюджете. Заполнить казну. Но как? Господа сенаторы не в силах найти решение. А она решительно настаивает на необходимости отменить некоторые «монополии», то есть прибыль от промышленности, регулярно получаемую несколькими знатнейшими семьями, в том числе Шуваловыми. А чтобы предвосхитить недовольство тех, кого она лишает части их доходов, ввести покрытие бумажных денег металлом и нетленное моральное покрытие. Таковым является беспредельное уважение нации к личности Ее величества. Вера, укрепившаяся в душах, постепенно выходит наружу. Иностранных кредиторов привлекает слепое доверие русских по отношению к их финансовой судьбе. Философ XVIII века Посошков пишет по этому поводу: «Стоимость монеты составляет не золото, не серебро, не медь и не какое-либо другое ценное вещество, из которого сделана монета… а облик монарха, отчеканенный по металлу; это – выраженная его изображением воля монарха придать куску металла такую ценность, что его без колебания принимают в обмен на вещи, представляющие реальную ценность… А раз так, то несущественно, из чего сделана монета. Воля государя выражается в том, чтобы такую же стоимость имел кусок меди, лист бумаги, и этого достаточно, так оно и будет».

Екатерина, выпуская огромное количество ассигнаций, великолепнейшим образом уходит от условий, регламентирующих повсюду в мире экономическую жизнь. Причина, по которой во Франции провалилась эмиссия ассигнаций и потерпел крах Джон Ло, [66] – это пошатнувшееся доверие.

Екатерина торжественно отказывается при всем Сенате от «комнатных денег», то есть личного бюджета царей. А это – тринадцатая часть от всего бюджета империи. Сенаторы, пораженные такой щедростью, кричат «Ура!» и плачут от благодарности. Но этого мало, чтобы удержать корабль на плаву. Тем более что, стараясь направить в казну все новые деньги, Екатерина намерена все же править с пышностью. Вскоре она примет и другие меры: новые налоги, заем, увеличение многих оброков, в том числе на бороды с крестьян. Этот оброк ввел еще Петр Великий в виде налога с каждого бородача, прибывающего в столицу. Разумеется, крестьяне могли освободиться от этого оброка, сбрив бороду, но они боялись гнева церковников, ибо, по решению Собора 1551 года, «нет большего греха, чем еретический обычай брить бороду… Брить бороду в угоду людям противно Господу Богу, создавшему нас по образу Своему и подобию».

66

John Law – шотландский финансист (1671–1729), основатель системы кредита, банков и ассигнаций во Франции (1716–1720).

Однако важнейшей мерой, безусловно, стало создание эмиссионного банка, печатающего ассигнации по требованию императорской казны. За время своего правления Екатерина выпустит огромное количество бумажных денег. В любой другой стране такая практика вызвала бы инфляцию и крах. Но России такие беды не угрожают. Ибо залогом, единственной гарантией общественного доверия является покрытие. А в России доверие непоколебимо. Покорность верноподданных – вот основа для эмиссии бумажных денег. Это фокус, волшебная алхимия, когда золото получают из ничего, из воздуха. Через несколько лет после Посошкова граф де Сегюр напишет: «По приезде сюда надо отбросить привычные представления о финансовых операциях, проводимых в других странах. Там монарх повелевает действиями, а не общественным мнением; здесь ему подчинено все, в том числе и мнение. Огромное количество банковских билетов, уверенность в том, что никакие средства не смогут их покрыть, порча денег, приводящая к потере вдвое стоимости золотых и серебряных монет, одним словом, все, что в другом государстве привело бы к банкротству и самым ужасным революциям, здесь не вызывает не только никаких потрясений, но даже никаких сомнений в доверии, и я убежден, что, если бы императрица захотела, она могла бы заставить принимать кусочки кожи в качестве монет». [67]

67

Валишевский К. Роман одной императрицы; Бриан-Шанинов Н. Екатерина II.

В окружении Екатерины удивляются, что эта молодая женщина, не искушенная в политике, так стремится все увидеть, все понять, все проверить, все решить сама. Ее неопытность в общественных делах нисколько ее не пугает, а, наоборот, похоже, стимулирует к деятельности. Ни на секунду у нее не возникло сомнений, сможет ли она управлять страной, к тому же не ее родиной. Можно подумать, что всю жизнь она готовилась к этому. Идет ли речь о международных отношениях или о внутренних проблемах, она тут же в курсе дела. При любых обстоятельствах она, новичок, уверена в своей правоте, идя против мнения прожженных политиков. В ней срабатывает убежденность самоучки и полное отсутствие чувства неполноценности перед огромными задачами, требующими решения. Впрочем, и в ее повседневном поведении нет ничего неясного, невольного, бессознательного. И в политике и в любви она проста и здорова. Ее поведение естественно, открыто и задорно. В отличие от императрицы Елизаветы ее не столько привлекают блеск и пышность полновластия, сколько его скрытые пружины. Как и для Петра Великого, которому она стремится подражать, для нее кабинетная работа является скрытой, но главной частью профессии монарха. Она не знает усталости и вникает в доклады, меморандумы, счета в масштабе всей страны, в дипломатическую переписку. Восемнадцать лет ее держали в стороне от «серьезных дел», и вот теперь она берет реванш, как изголодавшийся набрасывается на пищу. Председательствует на всех заседаниях Совета министров, на всех заседаниях

Сената, сбивая сановников беспощадными вопросами и постоянными призывами к гражданскому долгу. Этим мужчинам, давно привыкшим к распущенности, непоследовательности и административной волоките, она не стесняется советовать вставать пораньше и продолжать заседания во второй половине дня. Сама она встает в пять часов утра и работает по двенадцать, а то и четырнадцать часов в день. Еле успевает поесть, а вечером, к девяти часам, после непродолжительного застолья с близкими в изнеможении падает в постель. На удивление писарям, проекты ее осуществляются с такой скоростью, что они даже шокированы. Однажды Сенат сообщил ей, что в каждом городе империи отныне есть свой «воевода» или военный губернатор, на что она ответила вопросом: а сколько городов в России? Пауза. Никто не знает. Ну что ж, сказала она, посчитаем города по карте. Да, но в архивах Сената не нашлось карты России. С улыбкой Екатерина дает пять рублей молодому чиновнику и велит пойти в Академию наук и купить там «Атлас» Кириллова. Уличенные в полном невежестве, сенаторы сидят, вобрав голову в плечи. Сотни раз ей придется приучать их к порядку. С молодости воспитанная на чтении Монтескье и Вольтера, она легко расправляется с этими лентяями сановниками. Тормошит их и заставляет шевелить мозгами. Хоть и давно учится она в России, но смириться с невообразимым хаосом в управлении страной не может. Здесь правила противоречат одно другому, все основано на обычаях, а они различны в разных областях, судопроизводство осуществляется кое-как, канцелярии игнорируют друг друга, каждая контора проводит свою политику – империю тянут в разные стороны. Со своим светлым умом Екатерина не может не навести порядок в этом нагромождении хлама. Образно говоря, она приносит лампу и метлу. Выслушивая ее критику и предложения, сенаторы и министры признают, что она права. Но в душе они спрашивают себя, по какому праву эта немецкая принцесса позволяет себе сметать здесь русскую пыль веков.

На самом же деле Екатерина любит недостатки России, хотя и клянется навести порядок. Сформировавшаяся в западной культуре, она, с ее ясностью, привычной к классификации, с практичным умом и непобедимой жизненной силой, и раздражена, и очарована небрежностью, мечтательностью, фатализмом и внезапными выходками этого народа, ставшего ее народом. Она находит его великим и прекрасным. Ей хотелось бы быть достойной его. В порыве восторга она напишет: «Никогда мир не создавал человека более мужественного, положительного, честного, гуманного, добродетельного, щедрого и услужливого, чем скиф (иначе говоря, русский). Никто не сравнится с ним по правильности черт, по красоте и цвету лица, по статности, стройности и росту, с руками и ногами или плотными, или нервными и мускулистыми, с густой бородой, с длинной и обильной шевелюрой. От природы он прям и честен, чужд хитрости и притворства, презирает эти уловки. Он несравнимый пехотинец и кавалерист, моряк и эконом. Никто не любит так детей и близких своих. У него врожденное уважение к родителям и начальству. Он быстро и точно выполняет приказы, он верен, как никто».

Такое объяснение в любви, которое могло быть адресовано Григорию Орлову, на деле относится ко всей стране. Та же Екатерина скажет позже своим врачам: «Выпустите из меня последнюю каплю немецкой крови, чтобы в жилах моих осталась лишь русская кровь». Страстно любя Россию, Екатерина вполне серьезно относится к слову «матушка», каким величают ее верноподданные. Она хотела бы для всех воплощать теплоту, помощь, провидение. Вот что она пишет: «Будьте ласковы, гуманны, доступны, участливы и либеральны. Пусть величие ваше никогда не мешает вам с участием снизойти до малых и почувствовать себя на их месте, и пусть эта доброта не расслабляет никогда вашу власть и уважение их к вам». Она лично рассматривает челобитные на ее имя и обещает исправить несправедливость. Однако очень скоро поток прошений захлестывает ее, и она оставляет без ответа три четверти их. Когда направляется пешком в церковь или в Сенат, просители толпятся на проходе, и однажды она оказалась окруженной живой стеной. Полиция пытается кнутами разогнать толпу, но императрица протягивает руки, чтобы защитить свой народ. Ее символический жест вызывает в толпе благодарные слезы. Случай этот, многократно пересказанный, дополненный подробностями и приукрашенный, становится легендой во славу матушки. Для возвышения своей популярности она отменяет балы и маскарады, столь любимые императрицей Елизаветой, на которых она так скучала в бытность великой княгиней. Правда, организованные ею празднества будут стоить во сто крат дороже, чем увеселения ее предшественницы, и все же никто не сможет упрекнуть ее, ибо эти деньги она потратит не для своего удовольствия, а во славу империи. Каждая лента на ее платьях, каждая жемчужина в ожерелье, каждая люстра в залах ее дворцов, каждая ракета в фейерверке предназначаются для утверждения ее престижа, а следовательно, и престижа России в глазах заграничных гостей. Для себя она экономно тратит деньги, но для других хочет быть щедрой. И в день коронации все увидят это! Портные, закройщики, ювелиры и сапожники Санкт-Петербурга завалены заказами. Туалеты императрицы и ее двора должны затмить все, что видели в подобных случаях в самых богатых странах Европы.

Между примеркой и заседанием Сената Екатерина решает проблему Курляндии, усилив потихоньку партию Бирона, доказавшего ей свою преданность. Таким образом, по ее подсчетам, Курляндия подпадает под влияние России до того, как будет к ней присоединена. Затем она принимается за Польшу. По ее планам, подобно Курляндии, Польша должна быть в сфере российского влияния. Позже, когда смутные годы подготовят умы к принятию радикальных решений, можно будет аннексировать всю эту несчастную страну или часть ее. Нынешний король Август III тяжело болен, и нельзя допустить, чтобы Франция или Австрия подобрали для него наследника, удобного для них. Короля для Польши Екатерина давно подобрала – это ее безутешный любовник красавец Станислав Понятовский. Высланный из Санкт-Петербурга, он и не подозревает, что она подготовила для него официальное будущее. Он мечтает отнюдь не о политике. Хотел бы вернуться к этой женщине, которую он по-прежнему любит, вновь вкусить сладость ее уст, нежность голоса и содроганье бедер. Он так и пишет ей об этом в своих пылких посланиях, не подозревая, что она давно заменила его Григорием Орловым. Узнав о смерти Петра III, он ликует: свободна! она свободна! Она призовет его, он прилетит на крыльях любви, и, быть может, они поженятся! И вновь засыпает ее письмами. Его настойчивость причиняет ей беспокойство. Неужели он ничего не понял? Этому безумному ребенку она пишет о деталях дворцового переворота и умоляет его не проявлять беспокойства:

«Настоятельно прошу Вас не спешить с приездом сюда, ибо Ваш приезд, в нынешних обстоятельствах, был бы опасен для Вас и вреден для меня. Переворот, произошедший в мою пользу, – чудо; единодушие его творцов невероятно. Я обременена делами и не смогла бы уделить Вам достаточно внимания. Всю мою жизнь я буду почитать Вас и стремиться быть полезной Вашей семье, но сейчас здесь все в критическом состоянии, и это очень важно. Вот уже три ночи я не сплю и за четыре дня только дважды поела». [68]

68

Письмо от 2 июля 1762 г.