Екатерина Воронина
Шрифт:
– Почему же «кудесниками»? – спросила Катя.
– Кто ее знает. Говорила бабка: «Кудесники». Почему «кудесники», и не припомню,
После дневного напряжения сон долго не приходил, Катя ворочалась в постели, все ей казалось неудобным. Одинокие окна светились в противоположном флигеле. На стройке соседнего дома горели сильные лампочки без колпаков. С лесов раздавались голоса, с Волги – дальние гудки пароходов.
Катя перебирала в памяти события дня. Но теперь их центром был Леднев. Точно мысли о нем, спрятанные в глубине ее существа, вырвались наружу,
Этот живой образ, так ярко и неожиданно возникший перед Катей, сразу вытеснил все ее сомнения. С радостью, торжеством и страхом подумала она, что этот большой и сильный, такой еще неясный и непонятный человек может принадлежать ей. И он, может быть, тоже думает о ней, и она может ему позвонить и услышать его радостный голос, потому, что он должен обрадоваться ее звонку, она знает, уверена в этом. И если в кабинете есть посторонние люди, он будет говорить официально. Но сквозь эту официальность будут пробиваться интонации, слышные и понятные только ей одной, потому что и его голос, и весь он принадлежит ей, она имеет тайную власть над ним. Она может неожиданно, без предупреждения, без звонка, прийти к нему домой. И он поднимет ее, и легко понесет, как ту девушку на пляже…
Глава четырнадцатая
В осколок зеркала, прислоненный к стеклу кабины, Дуся увидела, как за ее спиной Ермаков прошел в глубь башни, присел за маленький столик и начал рассматривать вахтенный журнал. По мрачному и решительному выражению его лица она догадалась – не с добрыми намерениями пришел.
Дуся стояла в кабине крана, держа обе руки на штурвалах, а согнутую в колене ногу – на педали тормоза. Простые, с короткими голенищами сапоги обтягивали ее полные икры. На ее молодом, здоровом и сильном теле все казалось коротким и тесным – сапоги, чулки, серая кофточка, оттопыренная на полной, высокой груди и выбившаяся из черной юбки.
Когда сигнальщик подавал знак «вира», Дуся правой рукой включала штурвал подъема. Площадка, нагруженная мешками с мукой, медленно вращаясь на натянутых тросах, подымалась. Дуся внимательно, напряженным взглядом следила за ней и, остановив ее над трюмом, опускала вниз. Опять подъем – поворот – спуск… Вира – майна! Подъем – поворот – спуск… Вира – майна! Вира – майна!
Дуся работала молча и сосредоточенно. Движения ее были сильны, но слишком резки, оторваны одно от другого, она не соединяла их в одно, плавное и законченное.
Николай опытным глазом видел те едва заметные паузы, на которые затрачиваются драгоценные секунды и теряется скорость. «Простых вещей не понимает! И что хорошего нашел в ней Сережа? Глаза бесстыжие, наглые… Когда в грузчицах работала, жила с бригадиром, отцом двух детей. В прошлом году со студентом-практикантом путалась. Зачем все это Сереге надо?! Мало он от Клары вытерпел? Из кулька в рогожку!»
В его доме Дуся познакомилась с Сергеем, и Николай чувствовал себя виновником этой ненужной и неприличной для Сергея связи. К тому же Дуся, которая пришла к нему на кран прямо с курсов неумелой и неопытной, которую он, Николай Ермаков, и сделал-то крановщицей, бегала теперь по другим кранам,
На кран поднялась Соня, сменявшая Ошуркову. Тоненькая и стройная, она легко взобралась на кран по узкой, почти отвесной железной лестнице.
– Получила гроши. – Соня похлопала по нагрудному карманчику своего коричневого платья. – Теперь погуляем. Иди, Дуся, а то смена кончится, народ в кассу набежит. – Она обернулась к Николаю. – А ты чего за получкой не идешь?
– Успею, – пробормотал Николай, своим обычным жестом отбрасывая назад волосы.
– Знаем мы вас, – сказала Соня, надевая серый халат и застегивая пуговицы на груди, – знаем мы вас! – Она обернулась к Дусе. – Вот не везет! Как получка, обязательно я в вечернюю работаю, а Коленька наш гуляет. Гуляет. – Протянув руку, она провела ладонью по голове Николая, снова опустив ему волосы на лоб.
Николай отдернул голову, скосил глаза на Дусю, как бы говоря: «Нашла место!»
– Чего глазами косишь? – сощурилась Соня. – Скажите, какой стыдливый.
Пока шла смена грузчиков, женщины между собой говорили вполголоса. На лице Сони, в глазах ее и уголках рта появилась улыбка, которую Николай замечал у нее всегда, когда она секретничала с Дусей. Ему была невыносима мысль, что его Соня, его чистенькая, беленькая Соня, прикасается к порочному и непристойному, олицетворением чего была для него Ошуркова.
– Вчера первую смену Ошуркова на чужих кранах проторчала. Может, неинтересно на своем работать?
Дуся промолчала, вытерла руки и поправила платок, снова низко опустив его на лоб. Вместо нее ответила Соня:
– Когда я первый год работала, тоже ко всем присматривалась. Так и Дуся теперь. Верно, Дуся?
– Что было раньше, я не знаю, – мрачно произнес Николай, – а по кранам бегать нечего. Не гулянка…
Он замолчал, встретившись с неподвижным Дусиным взглядом. Она стояла в дверях, обеими руками прижимая к груди кончики косынки. И он ждал ее ответа, готовый придраться к каждому слову.
Опять вмешалась Соня:
– Что это вы, господи, словно петухи какие! Николай! Ну что ты! Ведь она год работает, вот и приглядывается. – И примирительно улыбнулась. – Погоди, мы еще с Дуськой приспособимся, так вертеть начнем – тебя обгоним, хоть ты здесь и первый человек.
Николай внушительно, точно желая подавить Ошуркову своим превосходством, закончил:
– Хочешь на кране работать – работай, слушай, что тебе говорят. Не хочешь – можешь на другое место переходить.
Башня крана с грохотом повернулась, заглушив Дусин ответ. Но через секунду башня остановилась, грохот сразу оборвался, и в наступившей тишине голос Дуси прозвучал сильно и резко:
– … и вот что я тебе еще скажу, Николай Федорович: ты мне не свекор. Есть у тебя жена, ну и смотри за ней. А в чужую душу не лезь. Стыдно – мужчина все-таки!
Она шагнула к лестнице, на секунду остановилась, точно намереваясь еще что-то сказать, но не сказала и спустилась вниз.
Если Дуся работала молча и сосредоточенно, то Соня, наоборот, легко, весело, хлопотливо, перекликаясь и пересмеиваясь с грузчиками, добродушно задевая и поторапливая их. Держа руки на штурвалах и следя за движением стрелы, говорила: