Екатерина Воронина
Шрифт:
– Ну-ну, – примирительно сказал Леднев, – не раздражайся. Я все же начальник пароходства, имею право задавать тебе вопросы, тем более служебные, а?
Катя пожала плечами.
– Ты спрашиваешь, я отвечаю.
– А раздражаться зачем? Я-то говорю спокойно. Допустим даже, я не прав. Зачем же взвинчиваться?
Что она могла сказать Ледневу? Все бесполезно, его не переубедишь. Эти споры надоели. Она делает свое дело и будет делать его дальше.
– Когда ж ты, наконец, переедешь
Катя исподлобья посмотрела на него:
– Когда я стану твоей женой, мной будет легче управлять?
– Конечно, – рассмеялся Леднев.
– Ах, Костя, Костя, – печально проговорила Катя, – ты все шутишь… А я, если и волнуюсь, то только за тебя. За нашим спором стоит что-то гораздо большее. А что – я не знаю.
Леднев добродушно улыбнулся.
– Поженимся – разберемся. Только не принимай все так близко к сердцу. Я знаю: ты последнее время разочаровалась во мне.
– Это не то слово, – запротестовала Катя.
– Во всяком случае, тебе кажется, что я в чем-то не прав, что у меня не та линия, что я не решаю главных вопросов и так далее и тому подобное… Но не станешь же ты утверждать, что я мешаю тебе делать то, что ты считаешь нужным и правильным?! Ты начала скоростную погрузку – разве я тебя не поддержал? Ну, а права думать никто не может у меня отнять!
Его оружием была терпимость. Катя тоже должна проявить терпимость – это единственная возможность сохранить их отношения, сберечь их любовь.
Но к терпимости прибегают там, где появляется отчуждение. И хотя они оба делали вид, что отчуждения нет, Катины вечера все чаще были заняты неотложной работой, а в голосе Леднева все чаще слышались усталые интонации, точно он снисходительно прощал Кате то, что к его служебным заботам она прибавляет личные недоразумения.
Как-то Леднев позвонил Кате и предложил пойти вечером в театр.
– Сима и Юрий Михайлович приглашают, билеты у меня на руках.
Катя согласилась.
– Ты сегодня в пароходство не собираешься? – спросил Леднев.
– Буду.
– Тогда зайди ко мне. Я тебе отдам один билет. А то, боюсь, задержусь и не успею за тобой заехать.
Закончив дела в диспетчерской пароходства, Катя пошла к Ледневу. Вера Всеволодовна, как всегда доверительно и сообщнически наклонясь к Кате, сказала, что Леднев сейчас освободится. Этим особо доверительным тоном она выделяла Катю из общей массы посетителей.
Из кабинета вышел корреспондент местной газеты Пахрюков, поздоровался с Катей. Катя кивнула ему в ответ и прошла к Ледневу.
Леднев был в отличном расположении духа. Звонили из министерства, его вызывают в Москву, через два дня он выезжает, надеется, что его наконец утвердят
– Посидим в театре, – сказал он, передавая Кате билет, – и поедем в какой-нибудь кабачок, завтра воскресенье – значит можем погулять. – Он на минуту задумался, что-то вспоминая. – Да, эта крановщица, которая заболела…
– Ошуркова?
– Вот-вот, Ошуркова. Как она?
– В больнице еще. Скоро выйдет.
– Ты с ней будь поосторожней.
– То есть? – не поняла Катя.
– Особенно не выдвигай.
Катя во все глаза смотрела на Леднева.
– Я не понимаю. Что значит «не выдвигай»?
– Видишь ли, – поморщился Леднев, – тут штурман один, – Леднев посмотрел на запись в календаре, – Сутырин… плавает на «Керчи» с твоим отцом. Из-за Ошурковой бросил семью, жена осталась без средств, пошла работать в торговую сеть, а там по неопытности, а может быть, по злому умыслу – проворовалась.
– Откуда ты это знаешь?
– Жена Сутырина была у меня.
– А какое ото имеет отношение к Ошурковой?
– Согласен, никакого. Но Ошуркова выдвигается в первые крановщицы, ею начнут интересоваться – и вдруг обнаружится эта история. Девица легкого поведения, увела у кого-то мужа… – Леднев кивнул на дверь: – Видала Пахрюкова? Супруга Сутырина уже в газету настрочила, грозится в Москву поехать. Она, видно, сволочь. Но одна сволочь может испортить жизнь десятку честных людей. Значит, не надо давать ей повода.
– Я отлично знаю Сутырина, бывшую его жену Клару и всю эту историю, – внушительно проговорила Катя. – В том, что она тебе рассказала, нет ни слова правды. Ничьей семьи Ошуркова не разбивала. Действительно, о ней ходили сплетни. Но это было когда-то… Теперь же она честно работает, нашла свою дорогу. – Катя усмехнулась. – «Выдвигает…» Никто ее не выдвигает. Она сама выдвигается.
– Да-да, понимаю, – согласился Леднев, – никто не отнимет у Ошурковой ее успехов. Но для примера, как фигуру, мы должны выбрать другого человека, человека вне сплетен. А Ошуркова… Мы не казним ее. Просто я хочу, чтобы не было разочарования ни у меня, ни у тебя, ни у самой Ошурковой.
– Клара… Какая подлая женщина, какое ничтожество! – брезгливо проговорила Катя. – Я помню ее еще по школе. Конечно, она теперь будет все сваливать на Сутырина.
– Вот именно, – подхватил Леднев, – что поделаешь, таковы обстоятельства.
– И ты думаешь, я соглашусь с тобой? – спросила Катя.
Он развел руками.
– Это принципиальный вопрос?
– Это вопрос судьбы, вопрос жизни. В свое время я смотрела на Ошуркову так же, как и ты. Но потом я поняла, что это мелкая, обывательская мерка.