Экипаж машины боевой
Шрифт:
– Быстрее давай, заеб-ли вы со своим чаем, я его щас ваще весь выкину нах-й! – кричал ротный.
Петруха запрыгнул на броню, достал из-за баков с водой целлофановый мешок с чаем, бросил на землю, махнул нам рукой, и они укатили в сторону, где стояла машина Грека.
Мешок – это, конечно, громко сказано, скорее всего, это был небольшой тюк, ведра на два заварки, но для нас этого было больше чем достаточно. На этом тюке было приклеено что-то вроде этикетки, на которой была надпись арабскими иероглифами. Я подошел к этому тюку и, немного надорвав целлофан, взял оттуда
Ко мне подошли пацаны.
– Че эт такое? – одновременно спросили Хасан с Туркменом.
– Чай, – спокойно ответил я.
– Какой еще чай? – спросил Хасан.
– Петруха нам задарил этот тюк, говорит, что с каравана взяли.
– А на хрена нам столько чая? – спросил с удивлением Урал.
– Как на хрена, пить будем, – ответил я ему.
– Юра, правда, на хрена Петруха нам припер этот мешок, он че, гонит что ли? – опять поинтересовался Туркмен.
– В общем так, Хасан, – тебя касается. Я сейчас скажу, что это за чай, только, Хасан, обещай, что ты его потом за ночь не схаваешь.
– Да че я, корова что ли, траву эту хавать.
– А мы вот его сейчас заварим и попьем, а потом видно будет. И если Петруха не пизд-т, то чарс нам больше не нужен будет. Ясно?
– Да ни черта ничего не ясно, объясни толком, че за ху-ню ты городишь. Ну чай, это понятно, а при чем здесь чарс? – удивился Хасан.
– Хасан, давай заварим и попьем, а потом видно будет, я пока сам ни хрена не пойму. Петруха говорит, что они от него улетели капитально и уже час тащатся.
– От чего, от чая? – поразился Туркмен, и все остальные тоже посмотрели на меня как на дурака.
– Ну, дослужились пацаны, уже от чая прутся, – промолвил Хасан с ухмылкой.
– Петруха говорит, что этот чай с кайфом каким-то. Понял ты, дубина таджикская?
– Это ты, Юра, дубина, Петруха тебя подъеб-ул по раскумарке, а ты нам тут эту туфту прогоняешь.
– Да че мы зря порожняки гоняем, давайте заварим и проверим, – я взял тюк и потащил его к нашему БТРу. Вода в котелке в это время начинала закипать. Я про себя подумал – ну, сука Петруха, если подколол меня насчет чая, по башке получит, гад. Надрезав в мешке с заваркой дырку побольше, я взял оттуда полную жменю заварки и бросил в котелок, подумав, что если кайфа не будет, то хоть чифиру нахлебаемся.
– Юра, ты че делаешь, куда ты навалил столько заварки?! – тряс косяком перед моим лицом Хасан.
В котелке начала подыматься пена от заварки, я схватил тряпку и снял котелок с огня.
– Хасан, не мешай, лучше за кашей, вон, смотри, а то сгорит, и костер пора тушить, темнеет, вон, сейчас какой-нибудь душара из трубы шарахнет, и придется на том свете чифирить. У-ух, прохладно становится. Сапог, доставай бушлаты, ложки, кружки и сухари тащи! – крикнул я.
Сапог полез в люк и стал выкидывать бушлаты, потом он притащил все остальное, мы приоделись, затушили костер, и расселись вокруг цинка с кашей.
– Ну че, может сначала чайку Петрухиного похлебаем? –
– Давай, наливай, – ответил Туркмен, подвигая ко мне свою кружку, все остальные тоже поставили рядом свои кружки.
Я налил всем по полкружки чая, он был темного цвета, в общем, заварился капитально.
– Пускай остынет, давай пока косяк курнем, – заявил Хасан.
– Спрячь свой косяк, а то чая не поймем, давайте похаваем сначала, а чай пока остынет, – предложил я.
Хасан добавил в кашу остатки нарезанной зелени, и мы, похватав ложки, принялись за трапезу. Покончив с кашей, мы принялись за чай, он был горьким от излишка заварки.
– Может, водой разбавим, а то пить невозможно, – сказал Урал.
– Дурак ты, Татарин, кто ж чай сырой водой разбавляет, пей так, – ответил я ему.
Отхлебав половину налитого в кружку чая, я почувствовал какое-то странное состояние, мне становилось как-то легко, кайф был мягким и приятным, вокруг все казалось интересным. Это был не такой кайф, как от чарса, ничего не давило на голову, не было сушняка, я не делал ни каких резких движений, даже наоборот – движения мои были слегка замедленными и плавными, голова работала на удивление ясно. Все происходящее вокруг казалось плавной и приятной мелодией, даже выстрелы из блоков не раздражали, очереди из автоматов и пулеметов отдавались в голове слегка замедленным эхом. Никакой усталости не чувствовалось, все как рукой сняло. Блин, что за канитель подогнал нам Петруха, довольно таки неплохая штука.
Я посмотрел на пацанов, они все как на подбор блаженно улыбались.
– Это опиум, бля буду, этот чай с опиумом замешан, я узнаю этот кайф, – пролепетал Хасан.
– Ну еще бы ты не знал, что это за кайф, ты спец по любому кайфу, – ответил я Хасану.
– А мне наплевать, что это за кайф, но заеб-сь-то как, – пропел Урал.
– Прикиньте, пацаны, у нас этого кайфа целый тюк, я просто глазам своим не верю, – сказал Хасан с радостным видом.
– Короче, никому не говорим, не дай бог, прознают в полку про это, тогда целая очередь будет стоять возле нашего блока, и в оконцовке шакалы заберут все, – заявил Туркмен.
– А мы никому ничего не скажем, а если узнают, скажем выпили все, а если не поверят, скажем Хасан сожрал, тогда поверят точно, Хасана в полку все знают, – сказал я.
– А я точно все сожру, сожру – как пить дать, – ляпнул Хасан.
– Короче, так – Хасана наблюдающим не оставлять, и как минимум двоим круглосуточно за ним наблюдать, – провозгласил с подколкой Туркмен.
Сапог тем временем сидел тише воды ниже травы, он только улыбался, медленно переводя взгляд то на одного из нас, то на другого, в зависимости от того, кто начинал говорить.
– Хоть бы духи не обломали, – произнес с сожалением Урал.
– Да я тогда снесу нах-й эти горы вместе с духами, – заявил я.
– Пацаны, только не увлекайтесь, а то улетим капитально, я знаю эту вещь, кайф должен быть в меру, остальное допьем позже, а сейчас надо подумать, кто и когда наблюдающим будет стоять. Как, с десяти начнем, как обычно? – предложил Туркмен.