Экипаж «Меконга»

Войскунский Евгений Львович

— Вот и сделай так, — сказала Ольга Михайловна, убирая посуду в шкафчик.

— Э-э, нет! — Привалов зажег газовую горелку. — Старые способы тоже нельзя забывать. Помнишь, у Козьмы Пруткова: и при железных дорогах надо сохранять двуколку.

— А еще у него же сказано: если у тебя есть фонтан — заткни его, — язвительно заметила жена.

— Верно, — миролюбиво сказал Привалов. — Мы в расчете за бабушку.

С этими словами он поставил на газ сковородку и положил на нее ящичек.

— Теперь ты будешь его поджаривать?

— Очистительная

сила огня! — Борис Иванович перевернул ящичек на другой бок. — Сейчас мы ему прогреем старые ревматизмы… И хорошее настроение не покинет больше нас…

Напевая, он высыпал на блюдечко немного зубного порошка, размешал его с водой и, смочив в растворе тряпку, стал водить ею по стенкам ящичка. Мел, шипя, быстро высыхал на горячем металле. Ящичек стал чисто белым, лишь слегка проступали в углублениях пятна ржавчины.

— А дальше что? — спросила жена, с любопытством наблюдавшая за этими манипуляциями.

— А вот смотри.

Привалов смочил сухую тряпочку керосином и стал отжимать ее на ящичек. Желтые капли, падая на меловую поверхность, мгновенно расходились, пропитывая ее.

— Видишь? Вот тебе старые методы дефектоскопии.

На всех гранях ящичка проступили четкие, тонкие, будто иглой процарапанные линии, образовавшие строгий геометрический узор.

Подняв очки на лоб, Привалов любовно разглядывал стыковые линии.

— Понятно, — говорил он. — Ящик собран, как деревянный, на шипах, под «ласточкин хвост». Края, очевидно, зачеканены, а потом все зашлифовано. Керосин на меловом слое всегда покажет щель, самую тонкую…

— Надеюсь, ты не сейчас будешь его вскрывать?

— Ах да, «Колдунья»… — Привалов поспешно, прибрал со стола и пошел умываться.

— Знаешь, — донесся его голос из ванной комнаты, — надо бы завести в доме телевизор.

— Нет уж, извини. Тогда тебя совсем из дому не вытащишь. У меня на этот счет твердые взгляды.

— Ну-ну… — Привалов вышел из ванной, вытирая руки. — Это очень старый ящичек, Оля. Соединения на шинах характерны для тех времен, когда в технике преобладало дерево и «деревянная технология» переносилась на металл. Мы теперь считаем, что получить точные размеры на дереве невозможно. А в восемнадцатом веке, в начале, Вильгельм де Геннин в своем описании сибирских и уральских заводов писал, что «железо не есть дерево и сделать его ровно, яко стругом строганное, не можно». Этот самый де Геннин…

— А ты мог бы одновременно говорить и одеваться? — мягко опросила Ольга Михайловна. — Удивительно, сколько детского в мужских характерах…

Они вышли из дому. Привалов с удовольствием вдохнул прохладный воздух вечера. После возни с металлом и инструментом он чувствовал себя отдохнувшим, освеженным.

— Борис, — сказала Ольга Михайловна, взяв мужа под руку, — мне кажется, что твое увлечение старой техникой — дело не очень-то современное.

— С чего ты взяла, что я увлекаюсь старой техникой?

— Ты очень любишь рассказывать о ней. И при этом у тебя

оживление какое-то особенное… Ведь ты работаешь в новых отраслях техники, ты же не историк и не археолог.

— Ты не совсем права, — задумчиво сказал он. — Просто я считаю полезным знать, как это делалось раньше. Раньше тоже не дураки жили… А кроме того, Оля, в технике иногда бывают вполне закономерные, с точки зрения диалектики, случаи возврата по спирали к чему-нибудь старому. В новом качестве и в новых условиях.

Они свернули на многолюдную, залитую огнями улицу.

— Возьми любой музей, Оля, — продолжал Привалов. — Тебя не поражал огромный контраст между качеством старых орудий труда и качеством произведений этих орудий?

— Нет, — призналась Ольга Михайловна.

— Конечно, ты, как заведующая детской библиотекой, далека от этого… Но помнишь, в Эрмитаже мы осматривали зал средневекового оружия?

— Это где конные рыцари с копьями?

— Вот-вот. Каждая вещь там — произведение искусства. Какая тщательная отделка, сколько блестящей выдумки в каждой детали! Скажу тебе откровенно: если бы мне, инженеру двадцатого века, поручили спроектировать завод по выпуску рыцарских доспехов, я бы сел в калошу, хотя располагаю такими технологическими приемами, о которых наши предки и мечтать не смели.

— Чем же они это делали?

— Чем делали? — переспросил он. — В Эрмитаже есть комплект слесарного и токарного инструмента, принадлежавшего Петру Первому. Инструмент царский — значит, хороший, он ведь толк в инструменте знал. Но какое это все тяжелое, грубое и нестойкое, с современной точки зрения! Нынешний хороший слесарь не смог бы работать этим ужасным инструментом.

— Не забывай, что производительность труда была тогда ничтожная, а условия труда адские, — заметила Ольга Михайловна.

— Конечно, так. Но какие были золотые руки и головы! И ведь наша-то техника без них, средневековых умельцев, не могла бы дойти до уровня сегодняшнего дня. Вот почему я отношусь к старой технике с уважением. Ее из потока истории не выкинешь, как и слово из песни… А что касается слесарного ремесла — гарантирую, что и при самом высоком развитии автоматики, через тысячу лет, хороших слесарей будут уважать еще больше, чем теперь!

Рабочий день подходил к концу. В лабораторию вошел Привалов.

— Вы помните, товарищи, — начал он с порога, — помните грязный брусок, который я нашел тогда на толкучке? Вот он в очищенном виде.

— Да он на шипах, — сказал Николай, повертев ящичек в руках. — При царе Горохе сделан.

— Давайте-ка вскроем его. — Привалов подошел к верстаку и вставил ящичек в челюсти тисков.

Юра живо притащил молоток и крейцмессель и стал вырубать зачеканенный зигзагообразный стык.

— Там что-нибудь есть внутри? — спросил Валерик.

— Вы идите, Горбачевский, — сухо сказал Николай. — Обойдемся без вас.