Экипаж «Меконга»

Войскунский Евгений Львович

Загадочная поверхность Мебиуса увлекла Николая и Юру. Они перечитали все, что можно было найти, о ее математических свойствах. Тетрадь «Всякая всячина» распухла от формул и эскизов перекрученных колец. Среди прочих сведений в ней появилось краткое жизнеописание Августа-Фердинанда Мебиуса, немецкого геометра, профессора Лейпцигского университета, который в 1858 году впервые установил существование односторонних поверхностей.

Не забыли и профессора Геттингенского университета Иоганна-Бенедикта Листинга, который,

ничего не зная о поверхности Мебиуса, через семь лет открыл таковую вторично.

Были упомянуты и другие математики, которые построили еще несколько односторонних поверхностей, гораздо сложнее, чем кольцо Мебиуса. Чего стоила одна «поверхность Клейна» — нечто вроде бутылки, пронзающей изогнутым горлышком собственную стенку…

«Достоинство поверхности Мебиуса не в том, что она первая, а в том, что она — простейшая из возможных в трехмерном мире и наиболее пригодная для нас», — резюмировали наши друзья.

— Здорово ты придумал, Колька! — восхищался Юра, хлопая друга по спине. — Использовать поверхность об одной стороне! Я уверен: колечко Мебиуса создаст нам то самое поле.

Николаю было приятно это слышать. Широченная улыбка сама собой раздвигала его губы. Но он гнал ее с лица долой и отвечал:

— Уймись, смолокур. Еще ничего не известно.

— Нет, ты представь себе: никаких труб! Нефтяная струя преспокойно шпарит через море!

Николаю невольно передавалось его волнение.

— Я прикидывал, Юрка: на Транскаспийском отказ от труб даст экономию — двадцать пять тысяч тонн металла…

— Поди ты со своей экономией! — Юру понесло. — Мы научимся управлять поверхностью! Здесь пахнет мировым открытием!

— Прекрати телячьи восторги! — рассердился Николай. — Мировое открытие! Думать надо, о чем говоришь. — И уже спокойно добавил: — Мы, с нашими силенками, должны держаться узкой задачи: усилить поверхностное натяжение ртутной капли. Если удастся — перейдем на нефтепродукт.

— И только? — Юра помрачнел.

— Нет, еще одно: не вздумай звонить по институту. И шефу пока ничего не говори. Ясно?

— Конфиденция, — печально вздохнул Юра. — Вот так когда-то инквизиторы давили на Галилея.

Николай засмеялся:

— Ах ты, бедный Галилей Тимофеевич…

Застекленная галерея в Бондарном переулке снова превратилась в лабораторию. Каждый вечер там сверлили, паяли, собирали хитрые электронные схемы. Юре и Николаю помогали еще трое молодых инженеров из отдела автоматики. Часто гас свет, и начиналась возня у счетчика при спичках. Хорошо еще, что мать Николая была женщиной доброй и терпеливой.

Лаборант Валерик Горбачевский был любопытен. Он с интересом прислушивался к разговорам о матвеевской рукописи. Он охотно помогал в сверхурочное время Привалову и Багбанлы: бегал в стеклодувную мастерскую паять стеклянные трубки, помогал затаскивать в одну из комнат лаборатории статор от ржавевшей в институтском дворе старой динамо-машины. Никто не объяснял Валерику, зачем все это нужно. А сам он не лез с расспросами: гордость не позволяла.

Кроме того, он побаивался инженера Потапкина. Инженер Потапкин, наверное, думает, что он, Валерик, только и делает, что шляется по бульвару и

пристает к девушкам. Ну и пусть думает!

Одно только обидно: на яхту к ним теперь не попадешь. Раньше Потапкин обещал взять его, Валерика, в команду, а теперь, после встречи на бульваре, можно и не заикаться об этом. Плакала яхта.

Ну и пусть!..

Гордый Валерик долго крепился — и не выдержал наконец. Он подошел к Юре, спросил, глядя в сторону:

— Вам по вечерам помогать не надо?

— По вечерам? — Юра внимательно посмотрел на него. — Откуда ты знаешь, что мы делаем по вечерам?

— Не глухой же я… Что вы там делаете, я не знаю. Просто спрашиваю: может, помочь нужно?

— Как твои занятия в школе?

— Я уплотнюсь.

— Ладно, приходи завтра к восьми. — Юра назвал адрес Николая. — Только учти: никому ни слова о том, что ты увидишь. И Борису Ивановичу. Их работа — одно, наша — другое.

Валерик кивнул.

— И еще учти: когда-то Фарадей тоже был лаборантом.

— Фарадей?

— Ага. Правда, не в «НИИТранснефти», а в Королевском институте. Так что перед тобой великое будущее.

Валерик ухмыльнулся.

— А как Николай Сергеевич ко мне отнесется? — осторожно спросил он.

— Я буду перед ним ходатайствовать. — Юра доверительно прибавил: — Я тебе сочувствую, потому что в Душе я сам стиляга. Но почему-то не люблю стиляг.

— Значит, я приду, — сказал повеселевший Валерик.

Юра распахнул дверь и вошел в галерею. Все уже были в сборе. Николай и еще трое молодых инженеров возились с приборами. Им деловито помогал Валерик, нимало не подозревавший, что ему суждено стать героем этого дня.

— Где тебя носит? — сказал Николай, оглянувшись. — Мог бы сегодня пораньше прийти.

— Дяди Вовина супруга задержала и велела передать тебе горячий привет, — не задумываясь, ответил Юра.

— А гитару зачем притащил?

— Песни буду вам петь.

— Трепло! Давай-ка проверь соединения.

— Вот зачем гитара. — Юра заговорил серьезным тоном: — У нас камертонный генератор вибрирует под действием электромагнита, так? А электромагнит — лишнее магнитное поле. Паразитные частоты. Вот я и подумал…

— Понятно! — прервал его смуглолицый Гусейн Амиров. — По эталонному камертону можно настроить и гитару и камертонный генератор. Проще, чем электромагнитом. Правильно, дорогой!

— А продолжительность звучания? — спросил Николай.

— А много ли нужно? — ответил Юра. — Я трону гитарную струну, она зазвучит, и сразу завибрирует камертонный генератор. Секунды на две хватит. Для каждой отдельной позиции опыта вполне достаточно. Ну, начнем?

За шторой из голубого пластиката, отделявшей часть галереи, на большом столе была собрана установка. Это было все то же «ртутное сердце» и все тот же ламповый генератор с камертонным прерывателем. Но теперь над установкой возвышалось огромное кольцо Мебиуса — перекрученная петля из прямоугольной медной трубки. К катушкам, окружавшим кольцо, был подключен выходной контур лампового генератора, а внутри кольца помещались весы с «ртутным сердцем».