Экологический роман
Шрифт:
Голубев тоже начинал свое природознание с кружка юных краеведов примузее, с подобострастного подражания учителю географии Порфише -маленькому и горбатенькому, писклявому и безумно много знающему. СПорфишей в пятнадцать лет Голубев и совершил свое первое путешествие вГорный Алтай, в верховья реки Чарыш, на Коргонские белки. Местаизумительные, красотою своей они оставили впечатление на всю жизнь.(Только с панорамой Нижней Оби, с Ангальским мысом, с видом, которыйоткрывался с Ангальского на Уральский хребет, те детские впечатления иможно было сравнить.) Ночь на Коргонских белках у небольшого костра,прижавшись
Так или иначе, а на станции Сейда встретились два природных человекаПопов и Голубев, и померкли для Голубева картины бараков, в которыхобитали строители Пятьсот первой, железнодорожные ее останки под Салехардом тоже забылись, и только в самом конце беседы, уже на станцию надобыло идти к поезду, Голубев спросил собеседника:
– А что вы знаете о Пятьсот первой? Если кратко - что?Попов в лице изменился. Лицо его, добродушное, бородатое, уже старческое, уже неизменное до конца жизни, вдруг изменилось - не узнать.
– Историей - не занимаюсь!..
– ответил Попов негромко, но внятно,словно он кому-то произнес приговор.
– Краевед, а историей своего края не занимаетесь?
– Нет и нет!
– снова отвечал Попов.
– Меня сколько спрашивали,сколько приходили, вот эти тетрадки читали - нет ли в них истории? И вВоркуту вызвали и в Сыктывкар, однажды так и в Архангельск-город:
занимаешься историей? Я говорил: упаси Бог! Ладно начальники былизнакомые, начальники любят рыбачить, охотиться любят, а я места указывал,специально для них места хоронил на Печоре, на Усе, на малых речушках, и берлоги медвежьи брал на заметку, и приманку делал. Когда бы не эти моиспособности - где бы мне быть? Не знаете? Молодой еще! Вот и я, старый,не знаю. А когда история меня миновала - вот он я, живой!
Попрощавшись с Поповым, Голубев шел на станцию и думал. "Порфиша-то? Учитель географии?" - вспомнилось Голубеву.
Порфиша историей Алтайского края занимался усердно, брошюркиписал - о знаменитых заводчиках Демидовых, об изобретателе первой вмире паровой машины технике барнаульского завода Иване ИвановичеПолзунове, который столь страстно желал "облегчить труд по нас грядущим"и "славы отечеству достигнуть".
Маленький Порфиша был большим патриотом, он с Алтая был родом,изречения выдающихся деятелей Алтая коллекционировал, историей краяувлекался и в 1937 году был арестован. И тогда же, или чуть позже, былрасстрелян.
В дороге от Сейды до Москвы Голубев заметил: на платформы своркутинским углем (они шли состав за составом) вскакивали странного видалюди и железными штырями прощупывали угольную насыпь. Уголь лежалплотно, надо было стараться, погружая в него штырь.
Голубев спрашивал у пассажиров, что эти люди ищут. Пассажиры,пожимая плечами, отдалялись от Голубева. И только один лохматый человекобъяснил:
–
– Так ведь и сутки и двое надо провести в угле! Без воды? Без пищи?
– А в карцере лучше ли? Тут хотя бы лежишь, а в карцере стоятьприходится. Тут во тьме, а там лампу направят на тебя электрическую -поджаривайся заживо! Нет и нет - каторжнику терять вовсе нечего!
– Но Пятьсот первая ликвидирована?
– А Воркута? Кто там уголек будет рубать, ежели все каторжникиразбегутся?
Туг какой-то старичок заметил:
– Будто бы Пятьсот первая у нас единственная? Особенная?!..
Особенная!
– стал объяснять Голубев случившимся тут пассажирам. Впроекте Пятьсот первой было два варианта перехода железнодорожного пути через Обь. Первый - переход мостовой, но он трудноосуществим: глубина Оби тридцать пять метров, в мировой практике кессонные работы при возведении мостовых опор на такой глубине никогда не проводились. Второй применялся на Байкале, пока не была построена кругобайкальская железная дорога: летом поезда переправлялись через Байкал на паромах, зимой рельсы прокладывались по льду. Весной и осенью движение прерывалось.
Какое решение принял бы товарищ Сталин? Чтобы воевать Америку черезБерингов пролив, нельзя было допустить перерывов в железнодорожномсообщении, и, вернее всего, он опускал бы зэков в Обь на глубину тридцатьпять метров, в Енисей - еще глубже, Енисей еще более могучая река.(Максимальный расход Оби 42 800, Енисея 154 тысячи кубометров в секунду!) Ну поработал бы на невероятных глубинах зэк с полчаса-час, потом через шлюзовое устройство вытащили бы из кессона труп - и что?
И ничего!
– пришли к выводу слушатели Голубева, и он продолжал: второй вариант не исключался, и вот он, Голубев, нанимал рабочих и самдолбил с рабочими лед в Ангальском створе - определял толщину льда по всейдлине створа, интенсивность нарастания ледяного покрова с октября по май.Конечно, ледовые наблюдения велись всегда, но тут потребовались дополнительные данные. Нынче Голубев знает, для чего эти данные были нужны, акогда долбил - не знал. В голову не могло прийти.
Ну откуда же могло прийти?
– опять-таки соглашались слушатели, астаричок, лысый и с бородой, который заявил, что Пятьсот первая далеко неединственная, тот заметил:
– Никто не догадывался, что воины - победители фашизма после войны станут каторжниками Пятьсот первой?! А ведь было?
После этого стариковского замечания публика разошлась по своим купе, ушел и Голубев и стал думать: след гусеничного трактора в тундре зарастает слабой травкой и мхами через сто лет. Когда же зарастут все следы Пятьсот первой?
В Москве Голубев провел два дня и напросился на встречу с Александром Трифоновичем Твардовским. Как напросился? Сообщил письмом, что хотел бы написать статью о великих стройках коммунизма. В редакции "Нового мира" шел ремонт, они сидели на столе, свесив ноги, - кругом ведра с известкой, краской, цементом. Разговор был кратким, отрывистым. Хрущев, кажется, только что снял Твардовского с поста главного, Твардовский был слегка под градусом, но держался очень строго. Лицо красное, глаза прозрачные.