Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика
Шрифт:
Примечательно стремление законодателя вновь вступить в открытый диалог с возможными незримыми оппонентами по поводу вводившегося ограничения и в очередной раз прояснить свою позицию. «Мы всемерно того мнения, что всякому торгу свободну быть надлежит, но сего распоряжения принуждением почитать нельзя… – заявляет он. – Да хотя б и показалась сие учреждение своеобычливым людям принуждением, то однако ж время скоро доказало бы им существительную того пользу и нечувствительно послужило бы купцов привести в согласие и научить сведению об общей пользе, а не об самолюбивой и односторонней корысти». И в доказательство своей правоты ставится в пример Швеция, где были введены аналогичные регламентации, но «…все тем довольны и никто еще не жаловался».
Покончив с необходимыми пояснениями и распоряжениями, относившимися к торговле, законодатель как будто спохватывается и вспоминает о формальном поводе, вызвавшем появление указа. Наконец, в его последней, десятой статье, последовал ответ на просьбу купцов Никиты Шемякина и
Итак, отношение самодержавной власти к откупам определенно и высказано в довольно решительной, можно даже сказать категоричной, форме. Указ, не заботясь в этот раз о сколь-нибудь внятной мотивировке и не оставляя простора для толкования, фактически допускал право на существование только откупов на таможенные сборы как исключительно государственной прерогативы, передача которой в частные руки не способна ущемить чьих-либо интересов. Позиция вполне логичная с точки зрения провозглашенных свобод.
Обратимся теперь к указу от 31 июля 1762 г. Спустя месяц после низложения Петра III ожидать от Екатерины II каких-то важных решений в хозяйственно-экономической сфере, наверное, не следовало. Тем не менее именно тогда состоялось повторное обсуждение в Сенате мартовского указа, подписанного императором-неудачником немногим более трех месяцев назад. Наверняка это обсуждение было санкционировано новоиспеченной монархиней. Данный факт говорит прежде всего о важности и насущности для общества его решений и о необходимости новой власти публично заявить об отношении к ним.
Указ от 31 июля, получивший нейтральное и мало что говорящее название «О разных постановлениях касательно торговли», тем самым ненавязчиво намекал на свою самостоятельность в том смысле, что не являлся простым слепком с указа от 28 марта. В первых же его строках говорилось о присутствии императрицы в Сенате на обсуждении мартовского указа, о рассмотрении мнений сенаторов на этот счет, выявленных «неудобствах, клонящихся ко вреду и тягости общенародной» и о необходимости внесения в новый законодательный акт нужных поправок. Сам стиль июльского документа, казалось, убеждал в этом – сухой, расчетливо точный, лишенный ярко выраженной эмоциональной окраски и велеречиво-торжественных общих рассуждений.
Фактически все «пункты» июльского указа явились вполне «симметричным» ответом на соответствующие положения мартовского акта, уточняя, конкретизируя, а в ряде случаев и дополняя их, но полностью лишая мотивировочных пояснений и декларативных заявлений.
Так, наряду с подтверждением разрешения на экспорт хлеба от всех российских портов и снижения наполовину вывозных пошлин по сравнению с балтийскими портами в Риге, Ревеле, Пернове и на острове Эзель, где действовал особый режим, одновременно делалась существенная оговорка: в целях предотвращения возможного недостатка хлеба внутри страны и особенно бесперебойного снабжения им армии вывоз немедленно запрещался в случае повышения цен на хлеб на внутренних рынках. При этом фиксировались конкретные пограничные ценовые показатели (не выше 1 руб. за четверть применительно к ценам Московской губ. и «окружных городов»; на ржаную муку 1 руб. 56,5 коп. за куль весом 9 пудов применительно к наблюдавшимся средним ценам за пять лет при Петербургском порте, и т. д.), превышение которых неминуемо перекрывало дорогу экспорту зерновых и продовольственных культур.
В установлении государственного контроля над экспортом хлеба взамен безоглядному следованию принципу свободы торговли и интересам крупных производителей зерна, как представляется, нельзя усматривать некий демагогический жест, призванный продемонстрировать всему обществу заботу новой власти о поддержании стабильных цен на основные виды продовольствия [121] . Это был в первую очередь трезвый и расчетливый шаг, продиктованный не эйфорией от благоприятной конъюнктуры с точки зрения установившихся низких цен на хлеб, а видением реальной ситуации, допускавший и неблагоприятный сценарий неурожайных лет. Не случайно июльский указ полностью исключал экспорт хлеба из Сибирской губернии «… по причине, что тамо, а особливо при Нерчинских заводах, и без того на собственные свои росходы крайний недостаток в хлебе настоит». В то же время подчеркивался исключительно временный характер вводившегося запрета: «Когда же благословением Божиим хлебопашество тамо размножится и онаго [хлеба] с достатком родиться будет, то в то время сие запрещение отменить и свободный отпуск хлеба за границу дозволять».
121
Имеются
1) Потому ли что в уезде недород?
2) Или от того, что убыло хлебопашцев?
3) Или что умножилось людей в уезде?
4) Или от того, что земли, впусте лежащия, не распаханы, хотя люди и есть?
5) Экономические крестьяне не оставляли ли пашни с тех пор, что на оброке?
6) Не от того ли недород, что худо пашут или худо удобряют земли?
7) Не было ли скотскаго падежа?
8) Нет ли перекупщиков, кои, купя хлеб, оный запирают, ожидая дороговизны?
9) Равно ли повышается цена на всякой род хлеба или только на некоторые роды?
10) Или не курят ли более прежняго вина?
11) Или нет ли иной причины к возвышению цен, и какова бы та или те причины ни были, всякой воевода может чистосердечно, не опасаясь ничего, написать свое мнение и как ему что известно?
12) Также и то, чему дороговизны причину приписывают купцы?
13) Какая причина дороговизне, по мнению дворян?
14) И, наконец, которой причине он, воевода, сам приписывает дороговизну?» (Сборник РИО. Т. 10. СПб., 1872. С. 215–217).
Таким образом, первые же внесенные коррективы в указанный законодательный акт показывали несколько иное, более гибкое и осторожное, отношение новой администрации Екатерины II к проблеме свободы торговли при сохранении в неизменном виде ее основ.
Так, восстанавливался свободный «отпуск» за границу льняного семени и отменялась исключительная привилегия на его экспорт, данная в именном указе от 24 апреля 1762 г. [122] (при этом фамилия обладателя привилегии не называлась). Речь шла о крупном московском купце Михаиле Аврамовиче (Абрамовиче) Евреинове. На основании одного этого указа, вероятно, неправомерно говорить о недостаточной приверженности правительства Петра III избранной линии, но все же некоторые вопросы остаются [123] .
122
ПСЗ. Т. XV. № 11517.
123
В указе откровенно признается отсутствие разумных оснований для введения во время Семилетней войны запрета на экспорт льняного семени из Архангельска наравне с хлебом под предлогом бесперебойного обеспечения армии продовольствием. В то же время называвшиеся причины передачи одному лицу всей торговли льняным семенем, причем на три года, выглядят не очень убедительно и отдают откровенным лукавством: якобы только М. Евреинов располагал «великим капиталом» и к моменту появления указа успел зафрахтовать морские суда, тогда как прочие купцы «…не ведая о содержании помянутаго нашего указа, к сему торгу и приготовиться еще не могли». Вполне вероятно, благодаря родственной близости с Яковым Евреиновым, возглавлявшим с 1755 г. Мануфактур-коллегию, и наличию в силу этого обстоятельства неформальных связей в столичных сановных кругах, М. Евреинов не только своевременно получал нужную информацию, но и сумел заручиться необходимой поддержкой в высших сферах.
Екатерина II без колебаний покончила с торговой монополией Евреинова. Вместе с тем, когда открылись дополнительные обстоятельства по этому делу, она не стала упорствовать и настаивать на бескомпромиссном решении вопроса.
Сохранилось чрезвычайно любопытное прошение М. Евреинова лично к императрице, поданное в августе 1762 г. (день подачи в документе не указан) [124] . Оно позволяет прояснить некоторые существенные детали и показать практическую силу действия указов об отмене торговых монополий.
124
Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 10. Оп. 3. Д. 592. Л. 1–2.
Автор обращения начал с перечисления обрушившихся на него с 1760 г. бед и напастей вслед за тем, как между ним, с одной стороны, канцлером М. И. Воронцовым и генерал-прокурором Сената А. И. Глебовым с другой в 1759 г. состоялось заключение договора, согласно которому Евреинову было переуступлено право монопольной продажи одного конкретного продукта – льняного семени – за границу через Архангельский и Онежский порты сроком на 6 лет (указанные сановники обладали общей торговой монополией); немного ниже назван и еще один участник сделки – обер-шталмейстер и сенатор П. С. Сумароков. Евреинову договор обошелся недешево, в 60 тыс. руб. Половина суммы предназначалась Воронцову, вторую поделили Глебов с Сумароковым.