Экономическая теория в Санкт-Петербургском университете. Путь в 200 лет

Сборник

Балугьянский Михаил Андреевич (1769–1847)

Источник:Balugjanskij_Mikhail_A.jp

Начальное образование Балугьянский получил в гимназии города Уйгели, а продолжил обучение в Королевской академии правоведения в городе Кошау (в настоящее время – Кошице в Словакии). Затем Михаил Андреевич прошел четырехлетний курс обучения на юридическом факультете Венского университета, впоследствии знаменитом среди экономистов. После его окончания в 1789 г. он сразу же был приглашен на профессорскую должность

во вновь учрежденной Гросс-Вардейнской академии венгерского города Надьвараде (ныне Орадя-Маре в Румынии) (см.: [Косачевская, 1971, с. 27–29]).

В 1796 г. он получил степень доктора права, защитив диссертацию на тему «О зернохранилищах», и в том же году последовало его назначение в Пештский университет. В этом университете молодой ученый преподавал на кафедрах истории, статистики и народного права вплоть до 1803 г. Он был хорошим лектором, и его лекции пользовались успехом у студентов. Среди своих коллег он прослыл как компетентный и добросовестный ученый, обладающий высокой работоспособностью.

Он владел, помимо древних классических языков, еще немецким, французским, итальянским, английским, а также многими славянскими языками. Впоследствии он смог выучить русский язык, но редко говорил на этом языке и совсем не мог писать по-русски, объясняясь преимущественно по-французски.

В начале XIX в. в Санкт-Петербурге предполагалось открытие Педагогического института (на базе существовавшей в то время учительской гимназии). Российских педагогов достаточной квалификации в то время было очень трудно найти, точнее говоря, их попросту не было; поэтому попечитель Санкт-Петербургского учебного округа Н. Н. Новосильцев с позволения императора решил пригласить заграничных ученых славянского происхождения. Посредником в переговорах был гоф-хирург императорского двора И. С. Орлай-де-Карва, происходивший из австрийских славян, или, как их еще называли в то время, карпатороссов. Он писал в письме Булугьянскому, приглашая его в Россию, что «профессора в России имеют такие привилегии, как нигде в мире» (цит. по: [Томсинов, 1998, с. 97]).

В 1803 г. молодой словацкий ученый вместе со своими земляками П. Д. Лодием и В. Г. Кукольником отправился в Санкт-Петербург для прохождения службы. Они планировали отработать в России три года, а получилось, что всю свою жизнь связали с нашей страной. В феврале 1804 г. Балугьянский прибыл в российскую столицу. Он был принят на службу ординарным профессором политических наук при Санкт-Петербургском педагогическом институте, который был образован в апреле 1804 г. путем реорганизации учительской гимназии.

Российские власти были наслышаны о глубокой эрудиции словацкого (австро-венгерского) ученого. Балугьянский был знаком не только с идеями классиков политической экономии А. Смита (1723–1790), Д. Рикардо (1772–1823), но и читал труды французских экономистов, таких как А. Р. Ж. Тюрго (1727–1781), Ж.-Б. Сэй (1767–1832), поэтому словацкого ученого старались привлечь к разработке планов реформирования государственного управления. В период с 1806 по 1808 г. Балугьянский опубликовал в «Статистическом журнале» ряд статей, в которых описывал экономическое учение А. Смита и предшествующих ему экономистов. Первые три статьи объединялись под общим названием «Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем», а четвертая, называвшаяся «О разделении и обороте богатства», была посвящена рассмотрению учения меркантилистов и физиократов школы Ф. Кенэ [см.: Балудянский, 1806, 1808].

Именно поэтому помимо приглашения на преподавательскую должность он получил еще и назначение во вторую экспедицию Комиссии составления законов на должность редактора отдела государственного хозяйства и финансов. В период с 1809 по 1812 г. М. А. Балугьянский состоял начальником IV отделения комиссии, а также работал в Министерстве финансов, выступая своего рода консультантом-администратором.

В комиссии он участвовал в составлении проектов свода законов публичного права, реорганизации

министерств, в разработке отдельных вопросов экономического и финансового законодательства. Он принимал участие в разработке законодательства по освобождению лифляндских крестьян от крепостной зависимости, по поручению Министра финансов вырабатывал новый финансовый план, вызванный необходимостью покрытия чрезмерных военных расходов.

В русской историко-экономической литературе роль это выдающегося ученого в подготовке финансовых реформ часто принижается, а то и вовсе замалчивается. Например, современный российский экономист А. Г. Коломиец утверждает, что главным автором «Плана финансов» были М. М. Сперанский, Д. А. Гурьев и Н. С. Мордвинов (см.: [Коломиец, 2001, с. 245]). На деле роль последнего в составлении плана совсем незначительна, он принимал участие только в его финальном обсуждении (см.: [Дубянский, 2012, с. 92–93]).

Д. А. Гурьев не располагал необходимыми компетенциями в области финансов, да и вообще, по замечаниям современников, он «обладал умом неповоротливым, и ему трудно было удержать равновесие рассуждений». Однако ему был присущи недюжинный организаторский талант и умение разбираться в людях, благодаря которым он стал в дальнейшем «сильным» министром финансов во времена царствования императора Александра I (подробнее о Д. А. Гурьеве см.: [Марней, 2009]). Именно Гурьев одним из первых обратил внимание на способности М. А. Балугьянского и стал привлекать его к работе в области финансов.

Некоторые исследователи считают, что истинным автором финансовых новаций, предложенных Гурьевым в бытность его министром финансов, является М. А. Балугьянский (см., например: [Баранов, 1882]). Занижение роли Балугьянского в формировании финансовой системы объективно обусловлено тем, что он практически не публиковался, и поэтому можно составить лишь приблизительное представление о его взглядах. Все, что известно о его научном мировоззрении, получено из воспоминаний других людей, работавших с ним в разные периоды времени (см.: [Аникеева, 2010]).

Если рассматривать взаимоотношения Сперанского и Балугьянского, то в совместной работе над планами финансовых преобразований в России эти государственные деятели удачно дополняли друг друга. «Недостаток Балугьянского и, наоборот, преимущество Сперанского заключались в незнании первым и в превосходном знании вторым русской действительности и административной машины по опыту с малых должностей» [Фатеев, 1931, с. 38]. В области же финансовых наук Сперанский был неофитом и изучал их путем самообразования. Он был, конечно, одаренным человеком, но за считанные месяцы вряд ли смог освоить все нюансы необходимых экономических дисциплин. На наш взгляд, именно поэтому в качестве основы для предстоящих финансовых реформ была взята записка Балугьянского. Таким образом, можно считать, что именно М. А. Балугьянский явился тем, кто заложил первый камень в основание русских финансовых реформ. Поэтому знаменитый «План финансов», автором которого принято считать М. М. Сперанского, было бы точнее назвать планом Балугьянского – Сперанского. Так, например, считал русский ученый – исследователь деятельности М. М. Сперанского С. М. Середонин [Середонин, 1909, с. 81]. Аналогичной точки зрения придерживался и известный советский историк экономической мысли В. М. Штейн, считавший, что Балугьянский заслуживает почетного места в русской истории, непосредственно рядом со Сперанским [Штейн, 1948, с. 34]. Михаил Андреевич может быть отнесен к редкой в России категории ученых, которых Й. Шумпетер называл «консультантами-администраторами», говоря, что этот термин синонимичен понятию камерализма [Шумпетер, 2004, с. 419–421]. То, чем занимался Балугьянский, а именно консультированием и образованием чиновников, а также обучением членов императорской семьи, по мнению Шумпетера, можно было считать «камеральной наукой или государственной наукой и что было бы правильнее назвать “основами экономического управления и экономической политики”» [Шумпетер, 2004, с. 420].