Экономический шпионаж. Тайное оружие корпораций

Гасанов Руслан

Крушение «вселенской» империи Наполеона послужило лишь прологом для респектабельного, крупномасштабного мошенничества Ротшильда. Нарождающаяся буржуазия увидела в этом предательстве пример для подражания, ибо «бизнесмен, по ее мнению, прежде всего должен быть предан не нации, не родине, не отечеству, а бизнесу». Вот уже более 150 лет в лучших университетах Запада, в которых пестуются высшие управленческие кадры, этот пример преподносится чуть ли не как эталон предприимчивости, торжество духа бизнеса, ибо истинный делец и в крушении империй, и в гибели наций, и в падении цивилизаций видит зигзаг судьбы для новых афер и пролог к новым барышам.

Коммерческие тайны приносили деньги, а деньги давали власть слабым торговцам и банкирам над могучими властелинами

Европы с огромными боеспособными армиями. Именно в эту эпоху экономическая мощь третьего сословия стала подтачивать освященные солдатчиной, привычками и религией устои феодального деспотизма. Именно в эту эпоху надменные рыцари, которые с королями говорили на равных, униженно склонялись перед торгашами, чтобы те предоставили кредит или отсрочили платежи.

Через всю «Человеческую комедию» Бальзака проходит яростная и скрытая борьба позолоченной власти и золотого тельца: борьба между шпагой и франком, борьба между политической структурой и экономической экспансией, между дворянством и так называемым третьим сословием. И экономический шпионаж занимал в этой борьбе не последнее место.

«Что такое жизнь, – говорит банкир Гобсек, – как не машина, которую приводят в движение деньги?.. Золото – вот духовная сущность всего нынешнего общества. Я и мои собратья, связанные со мною общими интересами, в определенные дни недели встречаемся в кафе “Фемида” возле Нового моста. Там мы беседуем, открываем друг другу финансовые тайны. Ни одно самое большое состояние не введет нас в обман, мы владеем секретами всех видных семейств. У нас есть своего рода “черная книга”, куда мы заносим сведения о государственном кредите, о банках, о торговле. В качестве духовников биржи мы образуем, так сказать, трибунал священной инквизиции, анализируем самые на вид безобидные поступки состоятельных людей и всегда угадываем верно. Один из нас надзирает за судейской средой, другой – за финансовой, третий – за высшим чиновничеством, четвертый – за коммерсантами. А под моим надзором находится золотая молодежь, актеры и художники, светские люди, игроки – самая занятная часть парижского общества. И каждый нам рассказывает о тайнах своих соседей. Обманутые страсти, уязвленное тщеславие болтливы. Пороки, разочарование, месть – лучшие агенты полиции».

Здесь с научной глубиной и художественным блеском раскрывается, как много тайн связано с деньгами и какую роль играет «черная книга», или, попросту говоря, шпионское досье, в мире торгашей. Направляя движение золотого тельца, Гобсек и ему подобные направляли страсти своих должников, выискивая во всем корысть. Искусный Гермес и хитрый Плутос стали брать верх над кровавым Юпитером. Коммерция плодами труда и таланта становилась более выгодной, чем грабежи, хотя они не исключали друг друга, а скорее дополняли. Отнимать хитростью, а не силой стало девизом новой цивилизации, именуемой капитализмом.

Через секреты просматриваются логика гибели старых форм общественной жизни и победа новых, ибо секреты способны и разрушать империи, и создавать их. Победа купца в смертельном поединке с дворянином особенно явственно проявилась в закате Испанской империи и восхождении в зенит Английской.

Защищая святость католической церкви, Филипп II выслал из страны ремесленников-фламандцев, не без основания подозревавшихся в протестантизме, и благодарил небеса, что избавил святую Испанию от ереси. Англия возносила хвалу своим богам, что приютила фламандских мастеров. Благодаря им, до известной степени, она стала экспортером высококачественной мануфактуры, которой Альбион славится и в наши дни. Англия стала расцветать на стыке двух формаций, именуемых первоначальным накоплением капитала. Именно в этот период фабриканты нанимали на работу слабоумных, «не ведающих, что творят», а потому не способных выдать конкурентам секреты хозяев.

Новый Свет также не отставал от Старого. Трудно представить себе отрасли производства, в которых не осуществлялся бы шпионаж в самых различных направлениях. Такая отрасль американской экономики, как текстильная, берет начало непосредственно

в разновидности шпионского ремесла, которое даже трудно назвать неэтичным, не говоря уже о подсудности подобных дел.

Что мог простой английский подмастерье сделать для американской экономики? Как это ни парадоксально, очень много. Вернее, сделал так много, что анализ развития хлопчатобумажной индустрии США начинается с того, что английский рабочий Сэмюэл Слейтер дал первый мощный импульс зарождению новой отрасли промышленности США. Во второй половине XVIII в. в Англии усилиями таких изобретателей, как Аркрайт, Кромптон, Хоргрэвс, была создана техническая основа хлопчатобумажной промышленности.

Понимая, что ее мощь концентрируется в передовой технике, Англия приняла все меры, чтобы предотвратить утечку промышленных секретов. Но рядовой рабочий, в котором никто не мог предвидеть ни компьютерной памяти, ни технического гения, не попал в поле зрения компетентных органов. Обычно американские авторы скромно упоминают о том, что «Сэмюэл Слейтер основал первую преуспевающую хлопчатобумажную фабрику в США с машинами, построенными по памяти. Стоит отметить, что фабрика Слейтера была оборудована только для прядения, а однониточная пряжа отпускалась семьям для производства ткани для собственных нужд или на рынок».

Все вроде бы и правильно сказано. В любом случае ничего не переврали. Однако А. Рочерстер об этом самом факте писал следующее: «Все эти изобретения были привезены в Соединенные Штаты Америки Сэмюэлем Слейтером, английским рабочим-текстильщиком… В силу действовавших в Англии законов он не мог взять с собой чертежи и спецификации новых английских текстильных машин, но он встретился с двумя заинтересованными в этом деле род-айлендскими купцами – Уильямом Элми и Мозесом Броуном. Последний дал необходимый капитал, и Слейтер составил по памяти чертеж хлопкопрядильной машины Аркрайта». В 1790 г. Слейтер открыл первую в Америке текстильную фабрику.

Действительно, трудно обвинить рабочего в том, что он отличался великолепной памятью и сообразительностью и поставил это на службу себе и новой родине. Вместе с тем налицо явное нарушение интеллектуальной собственности и монополизации выгод патентодержателей. Конечно, все эти высокие сомнения насчет этичности использования чужих открытий вряд ли приходили в голову начинающему миллионеру. Но в реальности такие проблемы существуют.

Межконтинентальные аферы, как и похищения секретов, с течением веков множились. Известный уругвайский писатель Эдуардо Галеано писал, что, словно по волшебству, пароход «Айнтэн Лайн» сумел углубиться на 2 тыс. км дальше обычного вверх по течению Амазонки. По возвращении в числе его пассажиров был и Генри Уикхэм, который вез с собой лучшие семена, извлеченные из плодов и высушенные в одной индейской деревушке. Он поместил семена в запертой каюте, завернув их в банановые листья и подвесив к потолку, дабы они не стали добычей корабельных крыс. Вся Амазония знала, что он везет по заказу короля Великобритании клубни редчайших орхидей для сада в Кью. Поскольку это чрезвычайно нежные растения, он и держит их в плотно закрытом помещении, поддерживая там постоянную температуру; если дверь открыть, цветы погибнут. Таким образом, все семена в целости и сохранности прибыли в Ливерпул.

Каучук был известен в Америке тысячи лет, но практический интерес стал представлять с конца 1841 г., когда удалось вулканизировать каучук. Предприимчивый и изобретательный американец Чарльз Гудьир сделал все, чтобы сохранить открытие в тайне и получить патент. Секреты вулканизации не раз похищались. Хотя в бесконечных тяжбах Гудьиру удалось продлить срок патента еще на семь лет, но нанесенный ущерб был слишком тяжелым. И основатель ныне процветающей резинотехнической компании «Гудьир» умер, оставив наследникам многотысячные долги. Начавшаяся эпоха массовой автомобилизации, развитие которой невозможно было без резинотехнической отрасли, потребовала большого количества каучука. Бразилия, рассчитывая на монопольные выгоды, под страхом суровой кары запретила вывоз семян каучуконосов.