Экономика символического обмена

Долгин Александр Борисович

– для творцов положительный эффект от продления срока дей­ствия авторских прав крайне незначителен [799] ;

– польза нововведения в отношении уже созданных работ отсутствует;

– продление срока увеличит социальные издержки, прежде всего издержки заимствования.

Однако те из экономистов, кто специализировался на проблемах копирайта, заняли иную позицию. С. Лейбовитц и С. Марголис доказывали, что положительный эффект по отношению к новым работам недооценен, по отношению к уже созданным не учтен, а социальные издержки преувеличены [800] . В. Лэндс и Р. Познер высказались за неограниченное продление срока действия авторских прав (по аналогии с товарными знаками) [801] .

799

В частности, было показано, что при ставке дисконтирования 7% продление срока действия авторских прав на 20 лет увеличивает текущие денежные доходы авторов на 0,33%.

800

Liebowitz S.J., Margolis S. Seventeen Famous Economists Weigh in on Copyright. Working Paper, December 2003.

801

Landes W.M., Posner R.A. Indefinitely Renewable Copyright. University of Chicago Law & Economics, Olin Working Paper, № 154.

Итак,

экономисты, по складу ума и роду занятий привыкшие рассуждать с позиции «над схваткой», не пришли к единству даже по одному четко поставленному вопросу – о сроке действия прав. А ведь таких неочевидных и спорных аспектов в копирайте не один и не два. Ясно одно: на практике абсолютно невозможно определить, является ли нынешний уровень копирайта оптимальным, заниженным или завышенным [802] . К тому же спецификация прав собственности [803] (что можно и чего нельзя делать собственнику) постоянно усложняется, поэтому будь режим копирайта идеальным на каком-то отрезке времени, он нуждался бы в непрерывной перенастройке [804] . Но это невозможно делать слишком часто [805] .

802

См., например: Economic Perspectives on Copyright Law. Centre for Copyright Studies Ltd. Canberra, 2003.

803

Экономисты используют, как правило, классификацию прав собственности, предложенную на рубеже 50–60-х годов А. Оноре. Она включает одиннадцать позиций. Среди них права: - владения, под которым понимается узаконенная возможность физического контроля над объектами собственности; - непосредственного использования полезных свойств данных предметов; - на управление – имеется в виду принятие решений о том, кто и на каких условиях может получить доступ к объекту собственности; - на доход от данного объекта; - на его капитальную стоимость, то есть на отчуждение, потребление или безнаказанное уничтожение объекта; - на защиту собственности, иначе говоря, иммунитет от экспроприации, вторжений и т.п. Еще два пункта характеризуют временны'е границы правомочий (бессрочность собственности) и возможность передачи прав по наследству. И три позиции из одиннадцати включают право (или его отсутствие) использовать объект соб­ственности таким образом, что это может наносить ущерб другим людям, права (и, соответственно, обязанности), относящиеся к уплате долгов и возмещению ущерба, и, наконец, «остаточные» права, которые регламентируют использование объектов собственности в случае прекращения тех или иных из перечисленных правомочий (Якобсон Л. Экономика общественного сектора / Под ред. Е. Жильцова, Ж.-Д. Лафея. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 1998).

804

Законодательство по интеллектуальной собственности формировалась в ходе разрешения конфликтов. Новые и смежные проблемы решали по прецедентам. Но когда технологии изменились, и существующие законы, и работавшие ранее прецеденты оказались малоэффективны. Чтобы подстроить законодательную базу под новые реалии, была принята Европейская директива «О гармонизации некоторых аспектов авторского права и смежных прав в информационном обществе». Ее цель – сохранить приспособляемость закона к частым изменениям рынка, связанным с развитием технологий связи и информации (Cowan R., Harison E. Mobilizing Digital Sounds: Appropriation and Dispute of Music Recordings // Paper for the SERCIAC Conference, Madrid, June 2002).

805

В конце 1998 г. Конгресс США принял Digital Millennium Copyright Act («Акт по защите авторских прав в цифровом тысячелетии»). Хотя данный документ детально рассматривает незаконное копирование с использованием интернета, большинство его положений являются технологически устаревшими.

Копирайт защищает творчество через экономические интересы. Поэтому когда экономисты расписались в неспособности договориться, проблематика перешла на откуп политикам и юристам. Благодаря копирайту для них открылось непаханое поле деятельности, обеспечивающее постоянную занятость и высокооплачиваемую работу.

Крупным фирмам это на руку, широкая вариативность в толковании копирайта сделала его инструментом хищнического поведения или вымогательства. Судебные и адвокатские издержки вырастают в существенную статью затрат, а раз так, то становятся орудием конкурентной борьбы. Чем зыбче доказательства, тем дороже обходится искомая правда. При наличии денег можно гнуть закон в разные стороны. Выигрывают от такого положения те, у кого больше денег, а также юриспруденция. Это показал суд над Napster, в той его части, где решался вопрос о пользе или вреде сэмплинга (ознакомления с образцами продукции) [806] . Обе стороны представили заключения экспертов. Однако доводы одних были выслушаны судом благосклонно, а вторых едва не обвинили в шарлатанстве. И это в не самом трудном для прояснения вопросе! (Хотя по нему до сих пор нет полной ясности.)

806

См. приложение 1, раздел 1.1.

4.9.5.

Экономическая философия копирайта

Вокруг копирайта разворачивается далеко не одна интрига. Институт, призванный регулировать производственные отношения в культуре, стал орудием в игре, которая имеет мало общего с заявленными целями. Несмотря на то что копирайт не защищает идеи, он устанавливает монополию на их опредмечивание. Чтобы донести до людей нечто новое, необходимо использовать общеупотребительный словарь. Но он, оказывается, приватизирован, и использование любого знака, прочно вошедшего в жизнь, требует чьего-то разрешения и должно быть выторговано. Права одних, вырвавшихся вперед участников защищены, всех прочих – ущемлены. Тем самым созданы условия для тотального навязывания обществу правил, за которыми стоят интересы узких групп.

Например, тот, кто хочет слушать музыку, должен заплатить цену, назначенную монополистами. Кто не в состоянии выложить такую сумму – не должен слушать. Справедливо? Но как быть с теми, кто не хочет слушать данную музыку, но поневоле вынужден это делать, поскольку самые мощные каналы заняты ею и она звучит отовсюду? Потребитель вольно или невольно перманентно пребывает в медийном шоу-руме. Наслушав-насмотрев чего следует, он, повинуясь законам мерчендайзинга, как зомби направляется в супермаркет, где покупает именно то, что ему имплантировали в сознание под прикрытием «культурного» флера. Ведь на что, казалось бы, рекламно-непорочна музыка, и та прилажена для продакт-плейсмента – ненавязчивого упоминания товаров путем вплетения их наименований в речитатив песни. Это изобретение не может не привлечь фирмы, заинтересованные в продвижении своих товаров, вслед за Макдоналдсом, объявившим о готовности платить рэперам за употребление нужных слов. Пираты тут не помеха, потому что слов из песни они выкинуть не могут, а их активность лишь на руку рекламодателю. Так что вполне возможно, что правообладатели уже взяли свое вознаграждение сполна на смежных рынках. И, возможно, оброк, собранный ими с околокультурной пашни, много больше тех незначительных сумм, что потенциально можно выжать из интернет-аудитории, застращав ее до смерти.

Особенно остро стоит вопрос в отношении бедных стран. Полицейская кампания, развернутая против процветающего там пиратства, попахивает лицемерием и все больше походит на ширму для гегемонии иного рода. Экспортеры требуют от страны-медиаимпортера зеленой улицы для во­площения своих неоглашенных замыслов. Иначе ее не пустят в сообщество «порядочных» стран. Но, с другой стороны, правителям догоняющих стран не мешало бы крепко задуматься, не разыгрывают ли их втемную, понуждая бичевать собственный народ по поводу и без повода.

Почему, экспортируя продукцию в страны с низкой платежеспособностью населения, мейджоры держат цену как для богатых? Почему не прибегают к скидкам? Ведь понятно, что для среднеобеспеченного европейца $15 за DVD составляет какой-то малый процент от его свободного бюджета (сверх трат на неотложные нужды), а например для украинца – это вся его месячная квота на культуру. Предельная стоимость диска чуть меньше $1, и его можно было бы с выгодой продавать в ряде регионов за $3-4, успешно вытесняя пиратов. Ценовая дискриминация тут вполне уместна. Вместо этого настоятельно требуют, чтобы людей сажали в тюрьму. Неужели не шокирует такая дикость, как принуждение малоимущих покупать искусство через суд? Впрочем, таков, может быть, изощренный пиар-замысел, делающий популярным то, что в условиях легкой доступности не было бы столь притягательно.

А ведь у культурного сообщества есть чем ответить. Стоит популяризировать автоматизированные рекомендательные системы, и почти весь продаваемый втридорога балласт мигом превратится в неликвид. Что тогда запоют корпорации?

В символическом пространстве наблюдается настоящая экс­пансия, ведущая к стратегическому доминированию в экономической сфере. Поэтому, когда прием в ВТО увязывают с введением драконовских мер против пиратства, на весах на самом деле лежит нечто большее, чем экономические интересы отдельных индустрий культуры. Еще вопрос, кто кому должен: медиапотребители производителям или наоборот. Вполне вероятно, что это экспортеры должны благодарить за допуск троянского коня идеологии в национальное эфирное простран­ство. Должно быть, мудры те правительства, которые не слишком рьяно включаются в чужестранную культурно-полицейскую игру, оправдывая свою «халатность» моральной и инструментальной приблизительностью копирайта. Вчистую искоренить пиратство все равно не удастся (тем более в интернете), а Бог даст в скором времени нужда в этом отпадет сама собой.

Правительствам благополучных стран тоже есть в чем выказать мудрость: не пленяться экономическими доводами аудиовизуальных корпораций и поумерить пыл при завинчивании гаек копирайта. То есть завинчивать, но соблюдая меру и осознавая, что пиратство в чем-то сродни несанкционированной гуманитарной помощи отстающим регионам. Нелегальные каналы – это спасительные аварийные клапаны, позволяющие стравливать избыточное напряжение в мировой экономико-символической системе. Перекрывать их наглухо обойдется себе дороже, потому что возможен взрыв котла перегретыми парами.

4.9.5.1. Копирайт и фольклор

К тому же вопрос не прояснен и с точки зрения морали. Все понимают, насколько опасно глубоко ворошить эту тему, и сводят ее к поверх­ностной морализации. Иначе станет ясно, что копирайт регулируется не по совести, а в угоду циничному перекачиванию богатств между народами. Это видно из ситуации с фольклором. Почему авторские права на него не защищены? Почему точкой отсчета для действия копирайта выбрана та, которая выгодна корпорациям? Действительно ли из-за того, что трудно приписать кому-то владение продуктом? Но на образе Микки-Мауса тоже зарабатывает множество акционеров «Диснея». Или из-за того, что фольклор редко имеет четко очерченную форму? Этими и другими не менее острыми вопросами на стыке культуры и собст­венности задается Майкл Ф. Браун, автор книги «Кто владеет народным творчеством?» [807] . Общий ее вопросительный посыл: «Не потакает ли современная модель собственности в культуре западным интересам? Не в угоду ли ей навязываются взгляды на то, что является культурой, а что нет?»

807

Brown M. F. Who Owns Native Culture? Cambridge: Harvard University Press, 2003.