Экопсихология. Парадигмальный поиск

Панов Виктор

Более того, в данном случае нам и не важно, с какой степенью точности воспроизводится при уподоблении контур воспринимаемого объекта. Можно даже принять принцип уподобления не механистически – как указание на механизм и траекторию перцептивного движения, а метафорически – как некое общее направление исследовательского размышления о проблеме образа.

В данном случае для нас важно иное. Сама мысль об уподоблении и ее изначальное постулирование означает предварительное, априорное знание того, что есть объект как нечто, чему надо уподобляться, то есть воспроизводить себя в форме этого нечто. Другими словами, имеется изначальное постулирование того, что еще только должно быть воспринято. Это изначальное постулирование означает гносеологическую заданность объекта восприятия по отношению к субъекту восприятия.

В

качестве примера можно привести «простое» виртуальное исследование, поставив вопрос: как происходит процесс восприятия «квадрата»? Но как только мы сказали «квадрат» (а не «треугольник», не «круг»), мы тем самым сказали, что у «квадрата» как объекта восприятия «равные стороны», «равные углы», да еще «прямые углы» и т. д. Но это означает, что процесс непосредственного восприятия этого «квадрата» уже произошел ранее, иначе откуда бы мы знали, что у квадрата, как объекта восприятия, равные стороны и углы? Значит, мы описываем «квадрат» как «квадрат» на основе ранее сформировавшихся его зрительных образов. И тогда «процесс восприятия квадрата», как предмет нашего виртуального исследования, предстает как процесс, заключенный между «квадратом как объектом восприятия», то есть ранее сформировавшимся, гносеологическим «образом квадрата» как фигуры с равными сторонами и углами – с одной стороны, и непосредственно формирующимся его актуальным зрительным образом (здесь и теперь) – с другой. В итоге, в логическом плане «процесс восприятия квадрата» оказывается заключенным между двумя образами «квадрата», каждый из которых является продуктом уже свершившегося психического процесса, то есть между продуктами двух психических процессов, которые осуществились в разное время. Но это означает, что собственно актуальный процесс непосредственного восприятия «квадрата» в нашу логическую схему исследования не попадает, потому что в рамках этой схемы мы исследуем соотношение между двумя продуктами двух разных психических процессов. Если же при этом вспомнить, что «процесс в продукте умирает», то становится понятным, что такая традиционная (гносеологическая) схема полагания процесса восприятии в качестве предмета исследования не позволяет нам проникнуть в его процессуальные механизмы, потому что собственно актуальный процесс восприятия, как было сказано, в логическую схему нашего исследования не попадает.

Сам Алексей Николаевич, наверное бы, возразил нам: а как же иначе? – Ведь изначальное признание наличия у объекта пространственной формы – это просто признание объективной реальности окружающего мира. Да, конечно, объект восприятия – это объективная реальность, данная нам в ощущениях и т. д. Но это философское, а точнее – гносеологическое, определение объекта восприятия в логике извечного гносеологического вопроса о соотношении сознания и бытия, то есть в логике отношения «сознание-бытие», конкретизированного в нашем случае до отношения «субъект восприятия (образ) – объект восприятия (прототип образа)». Кстати, это та гносеологическая априорность, для обозначения которой А. И. Миракян был вынужден ввести особый термин – «имплицитная самость» объекта восприятия.

Для дальнейшего анализа цитирую А. Н. Леонтьева: «психическое отражение, в отличие от зеркального и других форм пассивного отражения, является субъективным, а это значит, что <…> в его определение входит человеческая жизнь, практика и что оно характеризуется движением постоянного переливания объективного в субъективное» (Леонтьев, 1975, с. 54).

Здесь примечательны два момента:

1) «переливание объективного в субъективное», что даже без комментариев делает понятным, что в качестве исходной посылки выступает отношение «субъект восприятия – объект восприятия»;

2) субъект восприятия – это субъект практики, но практики как критерия истины, то есть познания. И потому восприятие, по Леонтьеву, должно обеспечивать соответствие образа объективным, то есть уже познанным (гносеологическим – мы сказали выше), характеристикам объекта восприятия, и потому образ объекта по Леонтьеву – это образ с уже познанными, известными свойствами. И потому «практика» как «деятельность субъекта» берется Леонтьевым не как действительная практика предметного действия, а как логическая предпосылка, схема для анализа перцептивного действия.

Хотя сам Алексей Николаевич возражал против механистического понимания отношения «субъективный образ – отражаемая реальность как объект восприятия»: «Положение о том, что психическое отражение реальности есть ее субъективный образ, означает принадлежность реальному субъекту жизни» и то, что «связь образа с отражаемым не есть связь двух объектов <…> и не схватывается отношением "модель – моделируемое"» (там же, с. 55). И далее он разъясняет: «понятие субъективности образа включает в себя понятие пристрастности субъекта. Психология издавна описывала и изучала зависимость восприятия, представления,

мышления от того, "что человеку нужно", – от его потребностей, мотивов, установок. Очень важно при этом подчеркнуть, что такая пристрастность сама объективно детерминирована и выражается не в неадекватности образа (хотя и может в ней выражаться), а в том, что позволяет активно проникать в реальность. Иначе говоря, субъективность на уровне чувственного отражения следует понимать не как его субъективизм, а скорее как "субъектность", то есть его принадлежность деятельному субъекту» (там же, с. 55–56). Как видим, Леонтьев признает возможность пристрастного и в этом смысле неадекватного психического отражения реальности в субъективном образе, но для него подобная неадекватность предстает как артефакт, как следствие субъектности, принадлежности субъективного образа деятельному субъекту, то есть субъекту действия.

В отличие от этого, гносеологически обусловленного, как я полагаю, подхода Алексея Николаевича Леонтьева, Дмитрий Александрович Ошанин рассматривает гносеологическую неадекватность образа в виде функциональной его деформации (искажения объективных свойств объекта восприятия) в качестве необходимого следствия того, что образ формируется в предметном действии. Более того, такая деформация образа является необходимым условием успешного выполнения данного предметного действия, то есть его функциональной адекватности. Иными словами, Ошанин вводит формирование образа в контекст бытия предметного действия, вследствие чего адекватность образа в предметном действии определяется не гносеологически обусловленным знанием о свойствах объекта восприятия, а функциональной необходимостью отражать и «выпячивать» в образе только функционально необходимые свойства объекта восприятии как предмета действия с ним. В этом смысле можно говорить о том, что, в отличие от Д. А. Леонтьева и его последователей, Дмитрий Александрович Ошанин вводит онтологический аспект в формирование перцептивного образа.

Данное отличие определяется следующим. Для А. В. Запорожца, А. Н. Леонтьева и их последователей акт восприятия совпадает с перцептивным действием, которое по сути представляет собой субстанциональную основу для процесса формирования и порождения образа и которое обеспечивает адекватность (требуемое соответствие) отражаемого объекта его образу. Для Д. А. Ошанина же предметное действие выступает, на мой взгляд, в качестве своеобразной онтологической формы, посредством которой образ, формируемый в процессе восприятия, обеспечивает адекватность и успешность действий, производимых не просто воспринимающим, но действующим(!) субъектом.

Анализируя различие в понимании «предмета действия» А. Н. Леонтьевым и своим его пониманием, Д. А. Ошанин говорит (1999, с. 99): «Дело, однако, в том, что понятие предмета как "то, на что направлен акт", можно понимать:

– либо как то, что имеет быть достигнуто при помощи акта, то есть как цель акта, преследуемый им результат (фр. "objectif", ср. у А. Н. Леонтьева "предмет (цель)", "предмет (непосредственный результат)" [15] ;

– либо как то объективное, на чем результат имеет быть достигнут, то, что имеет быть преобразовано в результат, что в некотором смысле противостоит цели действия, предмет в его непосредственной данности (фр. objet, нем. Gegenstand).

15

Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1959. С. 37.

Как следует из сказанного выше, мы употребляем термин "предмет действия"

(объект) во втором смысле, предпочитая в первом случае говорить "цель действия" или "преследуемый действием результат"».

Как видим, предмет как объект действия и, соответственно, как объект восприятия понимается этими авторами по-разному. Для А. Н. Леонтьева – это объект в данности его свойств, которые затем могут и/или должны быть преобразованы в соответствии с целью действия. Для Д. А. Ошанина объект действия изначально преобразуем: «Для предметного действия – объект принципиально преобразуем. Как и любая преобразующая система, он функционально характеризуется некоторым количеством возможных состояний, которые могут быть либо статическими, либо динамическими» (Ошанин, 1999, с. 107). И в этом смысле объект для Ошанина до начала действия с ним характеризуется неопределенностью, возможностью находиться в разных состояниях, но не сам по себе, а в контексте осуществляемого по отношению к нему перцептивного акта, другими словами – в контексте бытия перцептивного акта. Эта неопределенность снимается оперативностью отражения, когда субъект предметного действия отражает объект восприятия (предмет действия) не в полном объеме его возможных (гносеологически известных) свойств и состояний, а лаконично, функционально избирательно и, более того, функционально деформируя (искажая) объективные его свойства в релевантные, функционально необходимые для выполняемого действия.