Эксклюзив

Юнина Наталья

– Ты точно бабушке не расскажешь?

– Я знать не знаю твою бабку, зачем мне ей рассказывать, что ты напилась?

– Ну как это зачем? Когда будешь с ней знакомиться в качестве моего будущего мужа, специально скажешь, чтобы мне отомстить за то, что я встречала товарища Кротова без трусов, – а вот это я зря. Кажется, об этом не Достоевский не знал.

– Ты по-прежнему без трусов?

– Ну да, – пожимаю плечами. – Когда мне их было надеть? Но я клянусь всеми Люсиными пальцами, что он меня голой не видел.

Он пошу…

Прикладываю руку ко рту, когда к горлу подкатывает волна тошноты.

– Я тебя не просто так заставил пить воду, давай к фаянсовому товарищу.

– Приличные девочки не блюю…блююю…синий синий иней, синий синий иней у-у-у-у-у.

– Почему вдруг синий иней? – смеясь произносит Федор, поднимая меня за подмышки. Нет, чтобы на диван уложил, так ставит меня на коленки к товарищу унитазу.

– Ну как почему? Блю – синий. Вот и синий иней. А что надо?

– Ну что-то типа крошка моя, я по тебе скучаю. Это ближе к девочкам твоего возраста, – ставит мои руки по бокам от унитаза. И только сейчас до меня доходит какую песенку он напел. Какая прелесть.

– Ммм…ты по мне скучал. Забирай меня скорей. Увози за сто морей и целуй меня везде восемнадцать мне уже, заби…буэ…

Ой, только не это. Но как бы мне ни хотелось признать – мне становится лучше. Вот только стыдно. Особенно от того, что я не только слышу, что Федор здесь, но и вижу, как слева от меня он снова протягивает мне воду.

– А волосы?

– Что волосы?

– Волосы мне кто будет держать? Это же так романтично.

– Извини, не подумал.

Романтично и Федор видать не синонимы. Он собирает мои волосы в пучок, и по ощущениям тыкает в него то ли карандаш, то ли ручку. Мог бы и подержать.

– А вот Даниил бы мне точно волосы подержал, он такой галантный, красивый и заботливый. Предлагал мне два пальца в…, – хм…звучит ужасно. – В рот…– Ай! – вскрикиваю, когда понимаю, что Федор обливает мой затылок холодной водой.

– Во время блевки говорить не рекомендуется, – невозмутимо произносит он, усаживаясь на бортик ванной. – Так, для справки, в квартире стоит прослушка. Я в курсе о чем вы говорили. И да, галантный гондон ушел, зная, что ты бухая и можешь разбить себе башку. Так себе герой.

– Ну так он и не герой моего романа, а чужого. Волосы другой будет держать.

– Чего?

– Ничего. А ты можешь отсюда выйти?

– Могу.

– Но не выйдешь?

– Точно.

Не знаю какой я буду утром. Но горло у меня явно будет болеть. Если не умру раньше времени от стыда.

И все-таки каким бы Федя ни казался бесчувственным гадом, он хороший. Другой бы явно воспользовался улучшением моего самочувствия и ситуацией. Хотя про улучшение состояния это не точно. У меня не получается поднять ногу и надеть белье. Я машинально заваливаюсь в сторону.

– Сядь, – грубо произносит он и подталкивает меня на диван.

Сам поднимает сначала одну, потом другую мою ногу и натягивает на меня трусы. Поднимаю нижние девяносто в ответ на Федино «ну задницу от дивана то отлепи». И тут до меня доходит. Мамочки, он же Федя! Федор еще куда ни шло, но Федя.

– А ты не хочешь сменить имя? – задаю совершенно некорректный вопрос, видя то, как Неповторимый перебирает мою немногочисленную одежду. Достает оттуда футболку и подходит ко мне.

– Зачем?

– Ну, Федя это же…ужаc ужасный. Примерно, как и Банько.

– С тобой, моя дорогая, никто не сравнится.

– Это значит, что я несравненная? О, Неповторимая!

– Это значит, что Лизе больше не наливать. Но, ты и вправду совершенно эксклюзивная и неповторимая девушка.

– Это сейчас комплимент?

– Нет. Констатация факта.

Сама не поняла, как он стянул с меня мокрый халат. Должно быть стыдно и неловко. Как никак я полуголая, свечу своими минус девяносто перед мужчиной. Но почему-то не стыдно.

– Руки вверх, – слышу отрезвляющий голос не Достоевского и тут же выполняю его указ. На меня надевают футболку и как куклу отодвигают в сторону.

Сам же Федор расстилает диван и принимается его застилать простынею. Пока я чистила зубы, он успел убрать стол. И шторы не забыл закрыть. И ведро около дивана поставить. Предусмотрительный какой. И тут до меня доходит.

– Ты перелез через балкон на другой балкон? – вместо ответа Федор кивает и усаживает меня на диван. Я вынимаю из волос карандаш, наконец-то освобождаю свои волосы. Неповторимый выключает свет и укладывается на кровать к стене.

– Давай ложись.

– Но я люблю у стеночки.

– А сегодня будешь у прохода. Ведро – твой товарищ. Куда? – вдруг дергает меня за руку, когда я укладываюсь на спину.

– Что куда?

– Давай на бок.

– Я люблю на спине.

– А сегодня на бок.

Нехотя переворачиваюсь на бок и тут же ощущаю, как Федор прижимает меня к себе, обняв одной рукой. И…все.

– А ты приставать не будешь?

– А надо?

– Ну…не знаю.

– Ну, конечно, не буду, – усмехается мне в затылок. И тут меня осеняет.

– Мне надо встать.

– Зачем?

– Чтобы написать в блокноте, что ты влюбился в меня. Не вспомню же утром.

– Не вспомнишь и слава Богу.

– Назло тебе вспомню.

– Ага, спи. Утром будет разбор полетов.

***

Полетов оказалось несколько. Только не словесных. Уж лучше бы на меня кричали, нежели тряслись руки, ноги и гудела голова. Я прихожу в порядок только через сутки, выпив ранее подсунутые Федором таблетки. И он меня не отчитывает. Но крайне озадачен сложившимися обстоятельствами. Особенно тем, что Кротов присылает мне смс о том, что за мной подъедут его люди через пару дней.