Эксклюзив
Шрифт:
– На громкую ставь.
– Я не умею.
Больной, а все равно сильный гад, судя по тому, как выхватывает телефон. Нажимает на кнопку и из динамика тут же слышится уже знакомый голос.
– Елизавета Федоровна, ты мне срочно нужна.
– Эм… что за срочность? Зачем?
– А ты не догадываешься? Ну, конечно же, для справления моих физиологических нужд.
– Каких еще физиологических нужд?
– Для секса, конечно, – лучше бы не отвечала, ей-Богу. Зато теперь по выражению лица Неповторимого, я точно поняла – ему становится лучше. Прям взгляд стал более ясным, и он уже
– А завтра никак?
– Завтра у меня похороны. Укольчик мне уже не понадобится.
– Вы умираете? Завтра?
– К такому вопросу я не готовился. Нет, пока не собираюсь. Похороны не мои, но мне бы хотелось на них выглядеть лучше других, а у меня поясница болит. Я малость скрюченный.
– Мне очень жаль, но я не смогу приехать. Все же простуда взяла свое. Да и вас заражать не хочется. Выпейте обезболивающее. И… не обижайтесь, пожалуйста. Я правда не могу.
– Да ладно, не переживай. Выздоравливай.
Сбрасываю вызов, и Федор тут же рявкает:
– Не обижайтесь, пожалуйста. Серьезно? А как бы ты с ним разговаривала, если бы меня рядом не было. Ты всерьез не осознаешь, что он за человек? – молчу не зная, что сказать. Я могу ошибаться, но у меня нет ощущения, что Кротов… плохой.
– Тебе надо спать, температура все равно еще высокая.
– Зная, что ты в любой момент можешь к нему сорваться, ты мне снова предлагаешь спать?
– Не пойду я к нему. Сказала же.
– Я тебе не верю. Думаешь, что это кино, где так просто человек, который не имеет никакого опыта, подсунет снотворное другому и обчистит его сейф? Нет, Лиза. Так не будет. А я по глазам твоим вижу, что ты еще не выкинула эту идею из своей головы. Это дурь. Как и то, что я додумался тебя к нему подослать. Мне не нравится это признавать, но я идиот. Я жалею о том, что начал это, но еще есть возможность закончить все без последствий. Когда-то я лажанул, совершенно не думая о последствиях и я не хочу повторения истории.
– Что значит повторения?
– Значит то, что я не хочу, чтобы тебя грохнули. Так понятно?
И тут память мне подкидывает момент, когда я нашла фотографии Федора в ванной. Там на фото с ним была девушка. Как я могла о ней забыть? Он любил ее и ее… уже нет?
– Девушка на фото, которые я нашла в ванной… ты про нее сейчас? Ее ты тоже просил тебе в чем-то помочь?
– Да ничего я не просил ее делать. Просто безалаберно относился к происходящему. Как к должному, есть и есть. У меня в голове была только карьера. Молодой идиот, лезший на рожон. И я не внял никаким знакам и здравому смыслу, что когда что-то роешь, то получают твои близкие. У меня не было близких. О том что могут тронуть Лену, не задумывался. Не родня же, – Лена значит. И, судя по всему, ее уже нет в живых.
– Ее… убили? – нехотя кивает, закрыв глаза. И начинает тереть руками виски. Не время и, наверное, не место. Да и некрасиво о таком спрашивать, но ревность берет свое. – Ты ее любишь по сей день?
– А я сказал, что я ее когда-то любил? Нет, – я отвратительный человек, но испытываю самое что ни на есть облегчение. – Но она была мне дорога. И чувства вины по сей
– Хорошо, – после длительной паузы наконец произношу я. – Но, мне кажется, ты преувеличиваешь. У меня стойкое ощущение, что Даниил вовсе не плохой, каким ты пытаешься его мне представить.
– Что ты сейчас сказала?! – ну точно выздоравливает.
– Я сказала, что согласна.
– На что?
– Ну ты сегодня много раз просил меня выйти за тебя замуж. Не помнишь? – как можно серьезнее произношу я, смотря на то, как ясно зрячий хмурит лоб. – Ну так вот, я согласна стать Неповторимой. Давай ты попьешь морсика.
– Я не хочу пить.
– Надо, Федечка, надо. Тьфу, блин, говорю же дурацкое имя. Шучу, шучу, хорошее имя. Пей.
Федечка оказался сложным больным, не давшим мне спать всю ночь. К вечеру у него не только снова поднялась температура, но и начался жуткий кашель. Кашляет он так, что трясутся стены и мне все больше и больше хочется взять подушку и немножко его придушить. Самую малость, чтобы отрубился хоть на часик. И, как назло, нет рядом ни одной круглосуточной аптеки, чтобы унять эту смесь лая добермана и ротвейлера.
К восьми утра «пес» угомонился, и я вырубилась вместе с ним. Очухалась к десяти часам и, пока мое двуногое громкоголосое животное спит, снова побежала в аптеку.
А на обратном пути у самого дома затормозила, узрев рядом со мной медленно едущий автомобиль. Окно спереди открывается и уже знакомый мне охранник приглашает меня сесть в машину. Успею ли я забежать в подъезд и вернуться в квартиру? В принципе, да.
– Так я же болею, – пакет с лекарствами очень даже пригодился.
– Даниил Леонидович настаивает. Он вас надолго не задержит. К тому же, вы на ногах, значит не так уж и сильно больны. Ну же, Елизавета, не бойтесь. Не в первый же раз.
Ну если так подумать, то и вправду не в первый раз. Захотел бы – давно убил или снасильничал. Ну не чувствуют мои нижние девяносто какой-то опасности. Да и снотворное есть в рюкзачке. Ну почему бы не попытать в последний разочек счастья. Авось выгорит и принесу не Достоевскому то, что надо.
Перевожу взгляд на окно, а затем на свою руку – длинная линия жизни. Ладно, рискнем. Сажусь в машину и тут же начинаю читать про себя молитву.
***
– Елизавета Евгеньевна, рад тебя видеть. Мальчики не заставляли тебя сесть в машину? Все по обоюдному согласию?
– Ну да. Я сама.
– Ай-ай-ай, – цокает мне на ухо. – Чувствую, что все-таки ты не хотела, а тебя заставили. Буду ругать мальчиков.
– Да нет же, я сама.
– Ай-ай-ай, ай-ай-ай.
Сказать, что он сегодня странный – ничего не сказать. И, судя по тому, как он ходит, поясница у него и вправду болит.
– Сначала укольчик в жопу, потом капельницу.
– Хорошо.
И снова мы в кабинете. И снова меня манит чертов сейф. А еще ноутбук на столике около дивана. Кротов отодвигает журнальный столик и, как всегда, ложится на диван. Блин, сегодня меня особо манит ноутбук.