Экспансия
Шрифт:
— Марш! Марш!
Донеслась команда, и ровный слитный гул тысяч копыт, лошадиных и турьих. Две колонны по тысяче всадников стремительно устремились к городу, по узкой дороге между холмов.
…А кони у этих узкоглазых тоже мелкие. Нашим уступают. Да что за чудеса? Совсем низкорослые. Всё, абсолютно. А там что? Взгляд устремился на залитые водой квадраты земли. Поля? Вполне возможно. Тайникам нужно немедленно учить язык местных жителей. Как то ведь придётся объясняться? Отстегнул флягу, глотнул воды, снова повесил её обратно. Донёсся топот копыт, вернулся один из гонцов:
— Распоряжение кораблям передано, княже.
— Хорошо. Сейчас пусть десяток всадников проверит вокруг, пешцам — оставить одну линию в готовности, остальные пусть начинают собирать трофеи.
— Будет сделано!..
Достал дальнозоркую трубу, осмотрелся — горы, долины, деревья. Видны узкие тропы дорог. По дальней, что ведёт
— Командира крепкоруких ко мне. Пусть ищет нас там.
Показал гонцу на присмотренное для лагеря место, тронул коня. Личная сотня — рядом…
…Действительно. Здесь и поставим городок. Отсыпаем валы, выроем рвы. На валах — частокол и огнебои. Внутри — палатки для воинов.
— Звал, княже?
А вот и крепкорукий. Лёгок на помине. Как будто чувствовал, что сейчас позовут. Обвёл рукой местность:
— Как тебе?
— Вроде ничего. Надо грунт проверить.
— Здесь хочу лагерь ставить. Да и бухта удобная.
— Момент, княже…
Спрыгнул со своего коня, из сумки лозу вытащил, прошёл небольшой круг, всматриваясь в деревянные веточки в руках, утвердительно кивнул.
— Нормально, княже. Можно приступать?
— Нужно. Сделай пока разбивку, сейчас пригонят рабов, пусть они и работают.
— Понял, княже.
Кивнул, умчался. Пяти минут не прошло — уже шагает отряд, тащат с собой инструменты: топоры, лопаты, кирки, ломы, пилы. Да мало ли что у них в обозах имеется? На всякий случай что-нибудь, но отыщется… Пока князь окрестности осматривал — уже раскатали мерные верёвки, стали построения на местности чертить, мелом дорожки просыпают, намечают рвы, валы, по лесу шуршат, отмечают пригодные для постройки деревья, да ругаются — низкие больно. Привыкли к мачтовым соснам, да дубам великанским и секвойям на родине. Простите, други — здесь другой мир…
— Княже, обед готов.
— Обед?
Дар удивился. Потом взглянул на солнце — ничего себе! Вроде и только на берег сошёл, а времени четыре часа прошло! Однако! Ну, раз обед — дело нужное, полезное. Сошёл с коня — на расстеленной скатерти котёл с кашей, густо мясом сдобренный, взвары разные, хлебушек. Сотня тоже слезла, им так же еда готова. Молодцы ребята, что обеспечением и тылом занимаются, сопли не жуют, сразу за дело принялись!.. Пока ели, первые пленные пожаловали. Гонят колонны, плотно верёвками увязанные. Как принято у славов — жердь длинная, с петлями на концах, что вокруг шеи человека захлёстнуты. Руки за спиной скручены. Мужчины и женщины. Те, кто работать способен. Стариков, старух, детей не брали. Зачем? Пускай остаются. Лишние рты ни к чему. Подъехал всадник, осадил коня, спрыгнул на землю, поклон отвесил в знак уважения:
— Людей набрали. Сейчас остальных пригонят. Куда их, княже?
— Крепкоруким передайте. А в городе что?
Тот пожал плечами:
— Да как сказать? Ничего странного нет. Правда, дома у них из пергамента особого, да рам деревянных, и склады нашли на окраине. Дорогу из города перекрыли. В гавани корабли под охрану взяты.
— А что на складах?
Заинтересовался князь, и воин протянул ему горсточку необычного зерна. Подивился Дар.
— Отдай нашим тыловым, пусть посмотрят.
— Нам бы пеших — вывезти оттуда надо полезное.
— Распоряжусь. Ступай пока. Продолжайте делом заниматься.
— Слушаюсь, княже!
Снова поклонился, убежал, веля коня в поводу. А Дар заинтересовался пленниками. Ну, да. Мелкие, худосочные. Одеты, в основном, в чёрную одежду. Сверху вроде как рубаха, с разрезом спереди, чем то короткий тулуп из ткани напоминает, поясом прихваченная. Штаны срамные, что бёдра голыми оставляют. На ногах — плетёные сандалии. У жёнок — кто в простых длинных платьях, с узлом на спине. У некоторых — попроще, однотонные, у нескольких пышные, цветами изукрашенные, переливаются на солнце. Семенят мелко-мелко. Никак, знать местная? Ну-ну… Смотрят с ненавистью и страхом. Но больше страха — никогда таких гигантов не видели. А вот и крепкорукие. Начали людишек разбирать, пытаются втолковать, что к чему. На собственном примере показывают. Пешцы уже охрану ставят, надзирают, за работой. Двинулись в город повозки грузовые. Грабить
— Ещё раз такое повторится — пустить её по кругу, а потом в куль, да в воду. И с прочими не церемониться. Надо будет — ещё нахватаем.
Отвернулся равнодушно, зашагал обратно к скатерти…
…К вечеру уже границы лагеря очертили. Наметился ров, чуть приподнялось основание вала. Выросли стройные ряды шатров, коновязей и турьих стойл. Пленников остановили за час до заката, накормили, потом согнали в огороженные места, выставили охранников. К тому времени вернулись обозы из города, привезли захваченное: зерно давешнее, дерево сухое, ткани, металл, и прочее, на что глаз положен был. Ну а после лагерь почивать лёг. Ночь ведь на дворе… Алексу не спалось. Поднялся, пошёл к границе лагеря. Темнело тут быстро, но ещё можно было различить сваленные в груды тела, которых начали собирать с поля смерти, чтобы предать захоронению. Они пришли на честную битву, потому и уважение им славы окажут, похоронят, а не бросят на съедение всякой живности… Но наворотили здесь изрядно… Посчитали — почти двадцать тысяч трупов осталось на поле битвы. Спаслось — ну, может тысяча, может, и того меньше. Кто в обозах был, да коней имел быстрых. Не ожидали желтокожие встретиться огненным боем. Впрочем, и без него бы сломили славы вражью силу. Не ровня они нам… Уже — нам? Да. Удовлетворённо улыбнулся в усы фон Гейер, двинулся обратно. А это что? Услыхал тихий плач. Остановился, пошёл на звук. Часовой его окликнул, пришлось назваться. Пояснил воин, что тут пленники сидят под охраной. А плачет одна из них. Её князь плетью отоварил нынче, да распорядился под особый присмотр взять. Ну ребята и постарались… От одежды одни лохмотья, сандалики щегольские развалились, руки в кровь стёрла. Да ещё еды ей не досталось — прочие невольники всё расхватали. Вот и сидит на краю места положенного, рыдает. Поморщился недовольно рыцарь — знает он, какого такое переносить. Сам пленником у сарацин был. Запомнил место, где девица была, вернулся на своё место. Сходил к тыловым, выпросил краюху хлеба, да молока фляжку, ткани чистой, и мёда немного. Снова в лагерь пленников вернулся. Та, давешняя, всё ещё рыдает. Только уже беззвучно. Подошёл к ней вплотную — она шарахнулась, но успел её за ногу ухватить, да к себе подтащить. Затихла, съёжилась, руками прикрылась. Темно, лица не рассмотреть, ну ему и не надо. Сунул ей хлеб в руку, показал, что жуёт. Протянул флягу, мол, пей. Потом тряпицы достал из-за пояса. Эх, воды нет, ну да ладно. Сойдёт. Пока та ела жадно, сразу видно — досталось ей сегодня, так что желудок урчит, осторожно забинтовал ступни. Всё легче ходить будет. Сейчас некогда — завтра вечером, если не ускачут куда, принесёт ей одёжу другую. В этой то и ходить тяжело, не то что работать. Оставил ещё пару тряпок ей, забрал фляжку пустую, ушёл. Сразу в сон потянуло. С чего бы? Что доброе дело сделал? Но уснул мгновенно, едва голова седла коснулась, что вместо подушки…
…- Алекс! Алекс!
Рыцаря трясли за плечо. Он раскрыл ещё ничего не понимающие глаза, но тут же сообразил, кто его будит, мгновенно вскочил — сам князь! Тот приложил палец к губам, кивнул на выход, мол, выползай, потолкуем. Быстро натянул сапоги, подхватил оружие, вылетел, как ошпаренный. Дар сидит на обрубке бревна, которым нынче разжились у крепкоруких, показывает на место рядом. Мол, сюда. Робея, сел о бок, и тут же кулак к носу поднесли:
— Понял, почему?
— За девку вчерашнюю?
— Угу. Ещё раз такое выкинешь — накажу. Дружба — дружбой. А служба — службой, мил человек. Я её наказал, понял? Я. Князь. Воевода. А ты — обычный десятник, вздумал приказ воинский нарушать?
— Так жалко её, княже. Голодная, сидит. Ревёт…
— Что значит, голодная? Всех пленных кормили вчера!
— Так ей не досталось. А вообще, думаю, княже, надо жёнок от мужиков отделить. Уж больно те…
Нахмурился Дар, потрогал чисто выскобленный подбородок. Покосился на десятника, потом буркнул: