Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Конечно, капитан. Ну, сейчас тебе полегчало?
— Да. Прошу прощения. Я... я никак не ожидал, что найду маленький кусочек дома в этом дьявольском мире.
Уайльд хихикнул и поглядел на свой живот.
— Ну, боюсь, не такой уж маленький. — Потом он обратился к Уэллсу. — Берти, тебе лучше идти — у нас мало времени. Скоро сам дьявол погонится за нами по пятам.
Уэллс кивнул.
— Ричард, — сказал он, — я пойду готовить наш побег. Если все будет хорошо, я увижу тебя через пару часов.
—
— Ты можешь идти? — спросил Уайльд. — Я все объясню по дороге.
— Да. — Бертон допил стакан и встал. — Я полагаю, что под «самим дьяволом» ты имеешь в виду Кроули?
Все трое подошли к двери и начали спускаться по лестнице.
— Именно, капитан.
Они достигли прихожей. Уэллс открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Все три томми ждали у машины. Маленький военный корреспондент выскользнул на улицу и захлопнул за собой дверь.
Уайльд жестом указал на проем в боковой стене.
— В подвал, капитан.
Бёртон прошел туда, обнаружил деревянную лестницу и начал спускаться по ней.
— Язва, я ничего не понимаю в этих медиумных делах. Единственное, что я видел — немцы очень ловко управляют погодой.
— Во время уничтожения Лондона гунны убили наших лучших медиумов. Чудовищная ирония, не правда ли? Пришли. Подожди минутку.
Лестница привела их в большой подвал, наполненный старой мебелью и коробками чая. Уайльд подошел к тяжелому деревянному шкафу, стоявшему у дальней стены.
— Ирония?
— Да, потому что наши ясновидящие не предсказали этого! Сейчас мы считаем, что их противники — немцы — накинули на них что-то вроде совершенного медиумного одеяла, и они не могли ничего предсказать.
— Например приближающуюся А-бомбу?
— Да, к сожалению. Ага! Вот ты где!
Уайльд нажал что-то за громоздким шкафом и тот соскользнул в сторону, открыв вход в проход. Он повернулся и усмехнулся.
— Ты наверно удивишься, но благодаря тебе я стал капитаном мотокорабля. Ты помнишь Натаниэля Лоулесса? Истинный джентльмен!
— Я очень хорошо помню его и полностью согласен с тобой.
— После того, как ты выпросил для меня работу на бедном старом Орфее, Лоулесс решил, что только я могу быть его юнгой. Он заплатил за мое обучение, помогал мне продвигаться по службе и, раньше, чем ты можешь себе представить, я стал капитаном ЕВВК Дерзновенный. Великолепный корабль, но война все разрушила и сейчас им пользуется враг. И вскоре я обнаружил, что потерял самого себя в месмерической жестокости сражений. До тех пор, пока война считается порочной, она сохраняет свое очарование; вот когда ее сочтут пошлой, она перестанет быть популярной. Однако должен признаться, мне потребовалось несколько лет, чтобы осознать ее пошлость.
Он обозначил жестом, что Бёртон должен следовать за ним, и исчез в тайном проходе.
— И я с позором изгнал
— Каким образом?
— Благодаря тому, что они назвали «поведением, неподходящим для офицера и джентльмена». Я вызвал гнев некоего полковника Куинсберри, и он с большой радостью пнул меня судьбоносной ногой прямо по заднице. Должен сказать тебе, что в то время эта история надела много шума.
— После чего ты стал работать в газете?
— Да — вернулся к своим корням, как ты мог бы сказать — и, постепенно, оказался в Таборе.
Проход резко повернул направо. Они пошли дальше, и Бёртон обратил внимание на маленькие лампочки, привязанные к длинной проволоке.
— Что это? — спросил он, указывая на одну из них.
— Электричество.
— А! Я уже видел такие на Британии. Очередное изобретение Изамбарда?
— Бог мой! — присвистнул Уайльд. — Брюнель! Я не вспоминал о нем много лет. Что за гений!
— И, несмотря на все его ошибки, общество его обожало, — заметил Бёртон.
— Конечно, конечно! Ах, что за удовольствие быть технологистом! Намного более романтично, чем редактором газеты! Уверяю тебя, популярность — оскорбление, от которого я никогда не страдал. Но ответ на твой вопрос — да, он подчинил себе электричество в 1863 году, как мне кажется.
Они пошли быстрее, Уайльд тяжело дышал и пыхтел, толкая вперед свое обширное тело.
— Куда мы идем, Язва?
— Всему свое время, капитан.
Бёртон спросил себя, не проходит ли тоннель подо всем городом.
— А медиумы? — спросил он. — Их всех убили, когда Лондон пал?
— Точно. И у нас не было ни одного до 1907, когда внезапно появился Кроули как черт из табакерки. В последние годы он использует все свои таланты для защиты города; вот почему немцы до сих пор не сумели его взять.
— Тогда почему на него не смотрят как на героя? Ведь никто не говорит о нем ничего хорошего, верно?
Уайльд пожал плечами.
— Трудный, загадочный человек. Очень мрачный. Подозревают, что у него есть какая-то тайная цель. Мы пришли.
Они достигли двери. Уайльд постучал в нее тем же условным стуком. Дверь немедленно открыл семифутовый аскари — очевидно из народа масаи — который прошептал:
— Поторопитесь. Здесь что-то вроде паники. Они собираются перевезти пленника.
Уайльд тихонько поблагодарил. Он и Бёртон вошли в помещение — что-то вроде приемной — оттуда, вслед за солдатом, в ярко освещенной коридор и к двери камеры. Внутри, однако, оказалось большая роскошная комната, обставленная в английском стиле, с мебелью эпохи Якова I и картинами на стенах. В ее середине стояла металлическая рама, на которой висел маленький высохший человек, почти голый — если не считать набедренной повязки.