Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Старина, когда вы в последний раз брились?
Бейкер вздохнул и прошептал: «Как бы я хотел сигару!» Сунув руку в карман он вынул оттуда красный лепесток мака. Уставившись на него, он рассеянно спросил:
— Что?
— Вы совсем недавно побрились. Когда?
— Не знаю. Может быть три дня назад. А почему вы спрашиваете?
— А потому, мой дорогой друг, что щетина полностью разрушит вашу маскировку. С бородой или усами ваше лицо узнают в мгновение ока. Каждая его черточка говорит о сильном, беспощадном и властном характере. Ей-богу, эти впалые глаза! Железная челюсть! Дикий шрам на щеке!
— Что за чушь вы несете, черт побери? —
— Я говорю о полностью невозможном и совершенно невероятном — и, вместе с тем, очевидном и неоспоримом! — Журналист оскалился. Он уже кричал — обстрел жестоко бил им по ушам. — Признавайтесь! И я не приму возражений, сэр. Вы не можете быть кем-либо другим, хотя, однако, не имеет никакого смысла и то, что вы тот, кем являетесь.
Бейкер сердито посмотрел на него.
Второй человек продолжал кричать.
— Может просветите меня на этот счет? Уверяю вас, я необычайно восприимчив и сохраню тайну, если вы поставите такое условие. В любом случае редактор мне не поверит.
Взрыв чуть ли не за дверью. Блиндаж подпрыгнул. Чай пролился. Бейкер чуть не упал, выпрямился и громко сказал.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Тогда разрешите мне разъяснить себя: ваше имя ни в коем случае не Фрэнк Бейкер.
— Неужели?
— Ха-ха! Значит, вы допускаете, что вы не тот, за кого себя выдаете?
— Это имя пришло мне на ум, когда меня спрашивали, но я отнюдь не уверен, что оно правильно.
Еще один разрыв потряс комнату и Бейкер вздрогнул.
— Достаточно честно, — крикнул журналист. — Тогда давайте я себя представлю со всеми формальностями. Я представляю вам мистера Уэллса. Черт с ним. Не нужно таких формальностей. Меня зовут Герберт. Герберт Джордж. Военный корреспондент Табора Таймс. Большинство людей называет меня Берти, так что вы можете с чистой душой делать то же самое. И, поверьте мне, я не только поражен, но и счастлив познакомиться с вами. — Он протянул Бейкеру руку, которую тот машинально пожал. — Да не беспокойтесь вы так об обстреле, здесь намного более безопасно, чем кажется. Артиллерия гуннов главным образом бьет по окопам с припасами, а не по линии фронта. Они выиграют намного больше, если уничтожат наше продовольствие, а не несколько жалких аскари.
Бейкер коротко кивнул. Какое-то мгновение его рот беззвучно двигался, он продолжал глядеть на лепесток мака в руке. Потом прочистил горло и заговорил:
— Значит вы знаете меня? Мое настоящее имя?
— Да, знаю, — ответил Уэллс. — Я читал вашу биографию, видел фотографии. Я знаю о вас все. Вы — сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, знаменитый исследователь и ученый. Я не мог ошибиться. — Он глотнул чай. — Тем не менее, это не имеет смысла.
— Почему?
— Потому что, мой дорогой друг, на вид вам немного больше сорока, сейчас 1914-ый год, и я знаю, что вы умерли старым человеком в 1890-ом!
Бейкер — Бёртон — тряхнул головой.
— Тогда я не тот, о ком вы думаете, — сказал он, — ибо я не старый и не мертвый.
И в это мгновение раздался ужасный взрыв и мир закончился.
Для Томаса Бендиша мир закончился во время празднования нового, 1863-его, года. В момент смерти он был одет Мрачным Жнецом. В последние секунды жизни этот активный и искренний атеист задыхаясь произнес:
— О, Бог! О, дорогой Христос! Пожалуйста,
Позже его друзья по Клубу каннибалов дружно обвинили в этом нехарактерном для него вопле страшную боль, разлившуюся по его телу после отравления стрихнином.
Они собрались во Фрайстоне — йоркширском особняке Ричарда Монктона Мильнса — для встречи Нового года и прощального маскарада. Название «прощальный» предназначалось не Бендишу — его кончину никто не мог предположить — но сэру Ричарду Фрэнсису Бёртону и его экспедиции, которые отправлялись в Африку на этой неделе.
Во Фрайстоне, построенном во времена Елизаветы, не было бального зала, но за его окнами, заключенными в каменные амбразуры, находилось множество роскошных обшитых дубом комнат, согретых ярко горящими каминами и наполненных переодетыми гостями. Здесь собрались художники-прерафаэлиты, ведущие технологисты, писатели, поэты и актеры, министры, сыщики из Скотланд-Ярда и члены Королевского географического общества. Присутствие нескольких высших офицеров из Его Величества Воздушного Корабля Орфей, а также замечательных женщин, среди которых находились мисс Изабелла Мейсон, сестра Садхви Радхавендра, миссис Ирис Энджелл и знаменитая женщина-евгеник — ныне генетик — сестра Флоренс Найтингейл, превратило маскарад в один из тех многолюдных званых вечеров, которые так прославили Монктона Мильнса.
Бендиш, в черном плаще с капюшоном и маской-черепом, провел последние минуты жизни в курительной, счастливо дурачась с греческим богом Аполлоном. Миниатюрный огненно-рыжий олимпиец (поэт Алджернон Чарльз Суинбёрн), завернутый в тогу, с лавровым венком на голове и стрелой Эрота с золотым наконечников на поясе, стоял около эркера вместе с персидским царем Шахрияром, Оливером Кромвелем, Арлекином и рыцарем; они же сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, военный министр сэр Джордж Корнуэлл Льюис, Монктон Мильнс, и технологист, капитаном Орфея, Натаниэль Лоулесс.
Суинбёрн взял бокал бренди у проходящего официанта, одетого, как и все остальные слуги, в венецианский костюм Medico della Peste [2] и маску длинноклювой птицы, отпил глоток, поставил бокал на столик рядом и, повернувшись к капитану Лоулессу, сказал:
— Вам не кажется, что команда слишком велика? У меня создалось впечатление, что для мотокорабля достаточно семь или восемь человек — или нет?
— Считая меня самого, — ответил капитан, — на борту двадцать шесть человек, и это еще не полный состав.
2
Доктор Чума, (итал.).
— Клянусь шляпой! И чем же, черт побери, они все занимаются?
Лоулесс засмеялся и прищурил бледно серые глаза; его прямые и белые как снег зубы были даже белее его аккуратно подстриженной бороды.
— Не думаю, что вы уловили настоящий размер Орфея, — сказал он. — Это самая большая летающая машина мистера Брюнеля. Настоящий титан. Ручаюсь что завтра, когда вы ее увидите, у вас захватит дух.
К группе присоединился технологист Дэниел Гуч. Как всегда, он надел упряжь с двумя дополнительными механическими руками. По мнению Суинбёрна инженер должен был переодеться в гигантского насекомого. Однако, на самом деле, Гуч оделся русским казаком.