Эксперимент в хирургии

Кованов Владимир Васильевич

Обычно Иван Петрович делал небольшое вступление, а потом сообща обсуждали вопросы, которые он выдвигал по поводу проведенных экспериментов. Тут же выясняли, какие подучены новые факты в поведении животного в ответ на то или иное раздражение. Обсуждали все детали опыта, одни данные сопоставляли с другими. По ходу разговора об отдельных опытах Павлов сообщал присутствующим о том, что сделано в других лабораториях.

Иногда после живого обмена мнениями, а порой и спора по поводу полученных данных, начиналось так называемое «думание вслух»: Иван Петрович поглубже усаживался в кресло, принимая не свойственное его темпераменту покойное положение и крепко сцепляя пальцы рук. В эти минуты нередко рождалась новая гипотеза. Идея «обговаривалась», недостающие звенья гипотезы дополнялись новыми данными эксперимента. Павлов питал органическое отвращение ко всяким непроверенным, поверхностным заключениям и обобщениям. Сам он мыслил, опираясь на гигантскую сумму полученных

и проверенных им фактов, строго придерживаясь данных эксперимента, хотя и признавался, что любит «распустить фантазию». Неслучайно поэтому тщательность в оценке материала обеспечивала выход из лаборатории безупречной научной продукции.

– Эксперимент легко может быть истолкован неправильно, - говорил Иван Петрович, - если экспериментатор хочет видеть не то, что есть в действительности.

И советовал своим ученикам:

– Вы должны постоянно сомневаться и проверять себя.

«Распускать фантазию» могли и присутствующие на «средах» сотрудники. Иван Петрович поощрял это, если, конечно, фантазия не сводилась к досужим беспочвенным рассуждениям, не подкрепленным фактами.

Все это создавало атмосферу общей заинтересованности и доброжелательства, хотя и не исключало споров и горячих дискуссий. В борьбе и столкновении мнений вырабатывалось новое направление, основанное на точных, научно обоснованных данных.

Стараясь как можно глубже проникнуть в существо основных закономерностей нервного процесса, Иван Петрович многократно возвращался к проблеме «взаимоотношений» раздражительного и тормозного процессов. «Он называл его «проклятым» вопросом, - говорил его ученик Л. А. Орбели, - не поддающимся до последнего времени разрешению; является ли каждый из них самостоятельным или нервный процесс, проходящий в коре, есть постоянное и одновременное взаимодействие по закону обратимых процессов».

С исключительной энергией и настойчивостью Иван Петрович стремился «расшифровать» не только нормальную деятельность коры, но и патологические сдвиги человеческой психики.

На «средах» звучали его страстные выступления против идеалистических теорий, против пустой «профессорской словесности». В адрес ученых, разделяющих идеалистические взгляды, Иван Петрович говорил резко, ядовито, не скрывая своего раздражения. Так, на одной из «сред», по воспоминаниям его ученика Э. А. Асратяна, подробно разбиралась брошюра известного физиолога Ширрингтона «Мозг и его механизм». Иван Петрович высказал мнение, что, должно быть, автор брошюры на старости лет свихнулся, потерял нормальный рассудок, так как иначе трудно представить себе, каким образом такой крупный ученый в области физиологии центральной нервной системы докатился до идеалистического вздора чистейшей марки, утверждая, будто психическая деятельность не связана с материальной структурой мозга, не является продуктом его деятельности.

Не менее остро и критично Иван Петрович высказывался о философах-идеалистах, в частности о Гегеле, считая его в психическом отношении не совсем полноценным человеком. «Трудно себе представить, - говорил он, - чтобы человек с нормальным рассудком мог утверждать, что идея, дух является первичным, изначальным, а материя - вторичным, производным».

Среди некоторых людей бытовало мнение, что Иван Петрович благосклонно относится к религии. На самом деле это было не так. По его мнению, которое он высказывал на «средах», а также в кругу близких и друзей, - увлечение религией свойственно людям слабого типа, нуждающимся в сочувствии и поддержке. Себя он к этой категории людей не относил. Будучи последовательным материалистом, он вместе с тем в беседах по вопросам религии, особенно с малоизвестными ему людьми был осторожен и сдержан. Ему глубоко запомнился случай, имевший место в прошлом, когда школьный товарищ, у которого умерла жена, пытался с ним говорить о душе и загробной жизни. Услышав из уст Павлова об иллюзорности сказок о загробной жизни, он, потрясенный доводами, отравился. Вспоминая этот трагический случай, Иван Петрович с большой болью и сожалением говорил: «А я не учел его особого, ослабленного пережитым потрясением, состояния нервной системы».

Совсем в другом ключе Иван Петрович высказывался в адрес «философов по профессии» - материалистов и естествоиспытателей. С большой любовью и теплотой не один раз говорил он на лекциях студентам о Владимире Ильиче, иногда полемизируя с ним.

Эзрас Асратович даже попросил поделиться мнением о Владимире Ильиче, на что Иван Петрович охотно согласился.

Приведу краткую запись беседы, как она была напечатана в статье «Страницы воспоминаний об И. П. Павлове»: «Ленин был великим ученым, умным политическим деятелем и честнейшим человеком. Верным мерилом ума и величия человека он, Павлов, считает способность правильно разбираться в сложных и запутанных ситуациях и, соответственно этому правильно реагировать, действовать. Подходя к Владимиру Ильичу с этим мерилом, он, Павлов, считает, что большой ум и величие Ленина нашли свое яркое выражение в двух важнейших исторических событиях.

Во-первых, он правильно ориентировался в сложной, трудной и запутанной ситуации, существовавшей в нашей стране после февральского переворота. И вопреки яростному сопротивлению многих своих соратников организовал, возглавил и успешно завершил большевистскую Октябрьскую революцию. Во-вторых, Ленин правильно ориентировался в исключительно тяжелом положении в экономической жизни страны, обусловленном разрушительной мировой войной, иностранной интервенцией и гражданской войной, правильно оценил соотношение общественных сил и опять-таки вопреки яростному сопротивлению многих соратников произвел крутую и коренную ломку в экономической политике, настойчиво и последовательно продолжал это дело до конца и спас тем самым страну от нависшей грозной катастрофы. И далее, продолжал Павлов, величие и честность Ленина в следующем. В первые годы революции многие из почтенных профессоров лицемерно клялись в преданности и верности новому большевистскому режиму и социализму. Мне было тошно видеть и слышать, так как я не верил в их искренность. Я же тогда написал Ленину: «Я не социалист и не коммунист и не верю в Ваш опасный социальный эксперимент». И что же Вы думаете? Ленин правильно оценил мою прямоту и искренность, мою тревогу за судьбы Отчизны, и не только не сделал ничего худого мне, но, напротив того, отдал распоряжение своим подчиненным резко улучшить условия моей жизни и работы, что и было незамедлительно сделано в те тяжелые для всей страны дни».

«Да, я должен сказать, господа, - заключил он цепь своих рассуждений, - что Ленин поистине был человеком большого ума и большой честности. Пульс жизни он ощущал правильно, что редко кому удается».

В конце «сред» обычно зачитывались последние статьи иностранных ученых или подготовленные к печати работы сотрудников лаборатории, включая и труды самого Ивана Петровича.

Л. А. Андреев - ученик Павлова - в своих воспоминаниях описывает обсуждение на одной из «сред» статьи «Условные рефлексы», написанной Павловым для Медицинской энциклопедии: «Начал Иван Петрович... с критики энциклопедий, которые, по его мнению, «обслуживают лентяев», после чего примиряюще заявил: «А впрочем, читать статью будут разные люди: и сведущие в вопросах нервной системы, и несведущие. Вот я и рассчитывал так, чтобы каждый из них что-нибудь получил после чтения этой статьи. Этим объясняется местами некоторая упрощенность, вернее элементарность изложения».

Статья произвела на всех присутствующих большое впечатление. Так глубоко и в то же время предельно просто и ясно мог писать Иван Петрович.

В программу «сред» входил и такой «ритуал». За минуту до 12 часов беседа прерывалась, и все сотрудники, вынув часы (в то время они, как правило, были карманные), ждали, когда раздастся выстрел пушки. Иван Петрович радовался, когда выстрел совпадал с ходом его часов. Позднее, когда пушка была отменена, сверка времени проводилась по радио. Сейчас эта традиция восстановлена, и приезжие с удовольствием сверяют свои часы с традиционным выстрелом пушки.

Когда мы поближе познакомились с работой лаборатории, для нас стала ясна и реакция ученого на наше первое посещение. Дело в том, что его лаборатория стала местом паломничества врачей и биологов, желавших стать поближе к большой науке. Одни приходили сюда «сделать» диссертацию, другие - поучиться методике постановки экспериментов на животных. Третьи задерживались надолго, увлекшись идеями Павлова в области физиологии пищеварения или деятельности центральной нервной системы.

Тем, кто приходил с серьезными намерениями, двери лаборатории были широко открыты. Со всеми, кто хотел посвятить себя науке, Иван Петрович щедро делился своими огромными знаниями, опытом, мыслями. Его не смущало, что собеседник порой мало был подготовлен к восприятию сложных суждений в оценках опытов. После беседы новичок долго не мог прийти в себя, усваивая услышанное. Такие беседы могли повторяться еще два-три раза, затем новый сотрудник получал тему и должен был вести самостоятельную работу.

В дальнейшем Павлов одному сотруднику уделял больше внимания, другому - меньше, в зависимости от того, насколько его самого интересовала разрабатываемая тема. Но упрекнуть Ивана Петровича в том, что он кому-то отдавал предпочтение в выборе темы или создавал лучшие условия для работы, было никак нельзя, да и сам он постоянно подчеркивал, что «мы все впряжены в одно общее дело, и каждый двигает его по мере своих сил и возможностей».

Его отношение к сотруднику всецело зависело от того, проявляет он интерес к научной работе или работает без огонька, формально, отсиживает положенное время в лаборатории. С последними Иван Петрович мог быть резок или даже груб, особенно когда убеждался, что человек попал сюда случайно. Совсем другим он становился, когда в действиях сотрудника видел неподдельный интерес к исследованию, подмеченные им в опыте новый факт или оригинальную мысль. Такого работника, независимо от того, когда он появился в лаборатории на рабочем месте, Иван Петрович готов прославлять в течение многих дней и ставить его в пример другим.