Эксперт № 21 (2014)
Шрифт:
— Мне концепция восстановительного роста представляется все же несколько умозрительной. На мой взгляд, это не более чем бухгалтерский термин, означающий восстановление масштабов экономики до уровня, предшествующего циклическому или другому кризисному спаду. Однако это восстановление объемов сопровождается структурными сдвигами и качественным обновлением основных фондов, так что через несколько лет мы имеем фактически другую экономику, обладающую новыми возможностями и резервами роста.
— Разумеется, в результате восстановительного роста происходят и структурные
Потребительский стимул труднее разворовать
— Вернемся к основной канве беседы. Итак, к середине 2000-х на фоне затухания восстановительной волны появилась новая волна роста, инициированная ростом нефтяных цен и притоком сырьевой выручки. Ненадежность этого источника роста осознавалась властями, и в 2004 году был создан институт Стабилизационного фонда.
— Основной макроэкономической функцией Стабфонда было все-таки не резервирование нефтегазовых доходов на «черный день», а сдерживание укрепления курса рубля, чтобы его динамика не сильно опережала рост производительности труда, — это хрестоматийный механизм подрыва конкурентоспособности развивающихся экономик. Но это лекарство имеет и негативные последствия: за сдерживание укрепления рубля в ресурсной экономике приходится платить повышенной инфляцией.
— И все же рубль оказался переукрепленным, и осенью—зимой 2008 года понадобилась очередная, хоть и не столь масштабная, как в 1998-м, девальвация.
— Девальвационная передышка оказалась совсем небольшой. К тому же девальвация уже не могла играть такую же роль, как в 1998 году, в силу отсутствия сопоставимого резерва свободных мощностей.
Социальные расходы труднее коррумпировать. Когда вы стимулируете потребительский спрос, вы, по крайней мере, все-таки ориентируетесь на реальный, прозрачный спрос
Фото: Олег Слепян
— Потом фактор тяжелого рубля опять стал ощущаться как тормоз экономики. Когда именно это произошло?
— Он стал чувствоваться, когда рост цен на нефть остановился. Дополнительного притока денег нет, а зарплата уже достаточно высокая. Мы попали в ситуацию, которая неплохо описывается концепцией «ловушки среднего уровня дохода», когда у вас в стране высокая стоимость труда при относительно высоких рисках.
— С моей точки зрения, эта концепция довольно спорная, но даже если исходить из нее, то мы угодили в эту ловушку уже в 2007–2008 годах. Однако чувствительное торможение роста, если исключить кризисный провал 2009-го, начали испытывать существенно позднее, где-то в первой половине 2012
— Бесспорны только концепции классиков марксизма-ленинизма. Идеальных концепций не существует. Соглашусь, что в «ловушку среднего дохода» мы попали еще накануне кризиса 2008 года. Однако 2009 год несколько отсрочил исчерпание предыдущей модели роста. Произошел некоторый откат, связанный с образованием резервов незадействованных мощностей и рабочей силы. И чувствительное торможение началось, когда мы по объему реального ВВП вернулись к уровню 2008 года, причем вернулись с ухудшенной структурой экономики, потому что сырьевые и базовые отрасли восстановились быстрее и полнее, чем сектора переработки.
Сыграл свою роль и недостаток инвестиций. Уже во второй половине 2000-х можно было наблюдать сдвиг от инвестиций к потреблению. А затем в ходе кризиса и посткризисного восстановления мы также склонны были концентрировать бюджетное стимулирование больше на социальных расходах, на поддержании потребления, чем на инвестициях.
— По-вашему, это было оправданно? Позволило сохранить социальную стабильность?
— Да, и не только. Это было правильно и в экономическом смысле, потому что социальные расходы труднее коррумпировать. Если бы начали строить дороги, то возникла бы вероятность того, что бюджетные деньги закопали бы в землю. Когда вы стимулируете потребительский спрос, вы, по крайней мере, все-таки ориентируетесь на реальный, прозрачный спрос.
— То есть ради минимизации коррупционных рисков можно отказаться и от инвестиций, и от дополнительных темпов роста? Борьба с коррупцией как некая высшая ценность?
— Ответственное правительство не может не учитывать коррупционные риски. Я сказал, что упор правительства Владимира Путина на социальные статьи бюджетных расходов был оправдан, причем имел в основе своей не только социальные, но и экономические резоны.
— Вот только мультипликаторы у социальных расходов существенно ниже, чем у инфраструктурных инвестиций…
— Вопрос о бюджетном мультипликаторе требует подробного анализа с серьезными расчетами. По нашим оценкам, в средне- и долгосрочной перспективе для экономического роста эффективны бюджетные инвестиции в человеческий капитал и в инфраструктуру. Однако на коротких интервалах ситуация может выглядеть иначе. В конкретных обстоятельствах глобального кризиса накачка инфраструктурных инвестиций вызвала бы лишь дополнительное стимулирование притока иностранной рабочей силы, ведь у нас не было высокой безработицы, по крайней мере открытой.
«Сейчас у нас большинство экономических проблем имеет институциональную природу»
— В публичных дискуссиях наши институционалисты делают особый акцент на такие институты, как судопроизводство и институт собственности, тогда как в нашем понимании один из важнейших институциональных факторов, сдерживающих сегодня экономическое развитие России, — это системно высокий, хронически завышенный уровень процентных ставок по банковским кредитам компаниям реального сектора.