Эксперт № 44 (2014)

Эксперт Эксперт Журнал

Фото: РИА НОВОСТИ

Россия, занятая своими проблемами, пропустила научно-техническую революцию в здравоохранении. Система, созданная еще наркомом Николаем Семашко (см. «Деньги и жизнь»), позволила худо-бедно поддерживать его в России, в том числе потому, что был наложен запрет на приватизацию учреждений социальной сферы. Правда, при постоянно ухудшающихся по отношению к развитым странам показателях смертности и заболеваемости. В каких-то деталях структура здравоохранения, созданная Семашко, сохранилась в России и по сей день, но без присущей ей системности.

Новые времена

С 2000-х годов, когда экономическое положение России

начало меняться, стало ясно, что система обязательного медицинского страхования, принятая в России в 1990-е, не справляется с задачей обновления системы здравоохранения, которая, особенно на фоне развитых стран, приобретала все более архаичные черты. Был принят национальный проект «Здоровье». Государство за счет бюджета построило более десятка так называемых федеральных центров высоких медицинских технологий, закупило новое оборудование для «скорой помощи», установило надбавки врачам общей практики. В Москве были оснащены современным оборудованием многие больницы и поликлиники. Научно-техническая революция стала распространяться и на российское здравоохранение. По утверждению руководителей московского здравоохранения, насыщенность медицинской техникой, по крайней мере в Москве, превзошла уровень многих западных столиц. Хотя все это происходило на фоне постоянных скандалов по поводу завышения цен на приобретаемое оборудование, особенно на самое дорогостоящее — томографы, по поводу чего уже состоялось несколько судов. Далеко не все используется эффективно. Например, те же томографы, по утверждению Ларисы Попович (с ней фактически согласен и Леонид Печатников), работают в Москве в несколько раз менее интенсивно, чем в Израиле. А врачи жалуются, что получают оборудование, которое они не заказывали, или столь дорогое в обслуживании, что его невозможно использовать и оно простаивает. Леонид Печатников тоже говорит, что значительная часть оборудования для лучевой диагностики пока не может быть установлена из-за отсутствия соответствующих помещений. Но при всех проблемах врачи признают, что уровень возможностей медицинских учреждений, по крайней мере в Москве, серьезно повысился. Налицо снижение общей и детской смертности в России и рост продолжительности жизни.

Теперь о койках

Но экономическая ситуация вновь изменилась. Расходы государственного бюджета на здравоохранение фактически снижаются. В сложной финансовой обстановке, которую переживает страна в настоящий момент, руководство Министерства здравоохранения и московского департамента здравоохранения стали искать, на чем сэкономить. И решили сокращать больницы, коечный фонд и соответственно врачей. Но большинство врачей и специалистов по организации здравоохранения высказывают сомнения в обоснованности этого шага и предлагают искать источники экономии в других местах.

Сами руководители российского и московского здравоохранения объясняют причины сокращения врачей перекосами на рынке медицинского труда. А сокращение больниц и больничных коек в Москве их избытком по сравнению с теми же европейскими странами. Избытком, который возник из-за нерационального, по их мнению, использования коечного фонда (низкого койкооборота), а также из-за того, что койки подчас занимают пациенты, которые могут лечиться амбулаторно. Об этом говорит и Леонид Печатников в интервью нашему журналу. Хотя, по данным Росстата, общее число коек в России на 2013 год составляло 9,3 на тысячу человек, но фактически, за вычетом коек на ремонте, 8,5 на тысячу. В Москве этот показатель равен 8,9 на тысячу человек, а за вычетом коек на ремонте — всего 6,2. В то время как в той же Германии — 8,2, в среднем по «старым» странам ЕС — 5,0, а по «новым» — 6,2. То есть в среднем по России мы вроде бы вышли на уровень Германии, а по Москве уже и превзошли ее. И тогда спрашивается: куда дальше сокращать?

Тем более что, как отмечает исполнительный директор правления Ассоциации медицинских обществ по качеству медицинской помощи и медицинского образования Гузель Улумбекова , в этих расчетах есть существенная доля лукавства, ведь, несмотря на определенные достижения последних лет, «в России все еще очень неудовлетворительные показатели качества медицинской помощи. Они у нас в три раза хуже, чем в развитых странах». Внутрибольничная летальность пациентов с инфарктом миокарда втрое выше, чем в развитых странах. Нарушения клинических рекомендаций наблюдаются в каждом шестом случае, а за рубежом — лишь в каждом двадцатом. Инфекционные осложнения в стационаре у нас встречаются в 3% случаев, а за рубежом —

в 0,8% случаев. Смертность от болезней системы кровообращения, которая составляет более 55% общей смертности в РФ, в полтора раза выше, чем в «новых» странах ЕС, и почти в четыре раза выше, чем в «старых». Смертность от туберкулеза у нас в 28 раз выше, чем в странах «старой» Европы, и в среднем в 14 раз, чем в странах всего ЕС. Смертность от инфекционных болезней в среднем по сравнению со странами Евросоюза в два с половиной раза выше. А повышенная смертность есть простое отражение того факта, что в России болеют значительно чаще, чем в Европе.

А раз заболеваемость и смертность в России, в частности в Москве, все еще существенно выше, чем в Европе, то и расчет необходимых коек надо вести исходя из конкретных условий России, а не из каких-то идеальных примеров. И ясно, что их требуется больше, чем в благополучной Германии. Кроме того, структура коечного фонда в России все еще «дореволюционная» и не разделена по видам помощи. Если же провести такое разделение, то выяснится, что на самом деле коек в Москве не хватает даже по европейским лекалам.

Как отмечает Гузель Улумбекова, в зарубежных клиниках после активного лечения пациентов переводят на койки реабилитации, паллиативного лечения, сестринского ухода. В России таких возможностей пока просто нет. Коек реабилитации, равно как и сестринского ухода, у нас в четыре раза меньше, чем в странах Евросоюза, коек паллиативного ухода — в 15 раз.

И первое, что приходит в голову при обсуждении плана сокращения больниц в Москве: конечно, по уму надо не сокращать койки, а провести ревизию коечного фонда на предмет его перераспределения по видам и лишь тогда станет ясно, есть ли у нас что сокращать. По расчетам Гузели Улумбековой, на самом деле столица нуждается в 9,3 койки на тысячу человек. Бессистемность принимаемых решений хорошо видно на примере начавшегося фактического уничтожения бывшей 11-я больницы, где было единственное в Москве полноценное отделение паллиативной медицины (в том числе для больных рассеянным склерозом) той самой, которой как раз не хватает, чтобы освободить в других больницах койки активного лечения. Коллектив больницы подготовил и направил руководству города свои предложения по ее развитию, но ответа не получил.

Новые старые проблемы

Сокращение коечного фонда и стремление перевести диагностику и лечение значительной части заболеваний и поддержание хроников в поликлиники усугубляет и без того тяжелую ситуацию, сложившуюся в московском поликлиническом звене.

Поликлиники перегружены, особенно не хватает участковых терапевтов. Это отмечают все наши респонденты и признают руководители московского здравоохранения. Время на прием одного пациента терапевтом в настоящий момент уменьшено до девяти минут, что существенно меньше, чем в советское время (12 минут) и чем в Европе (15 минут). Резкое уменьшение показаний к госпитализации, как плановой, так и по «скорой помощи», привело к столь же резкому увеличению числа вызовов участковых врачей на дом. Кроме того, часть вызовов «скорой» теперь переводится на так называемую неотложку, которую обслуживают те же терапевты. Наконец, программа диспансеризации, в адрес которой мы не услышали ни одного доброго слова, резко увеличила нагрузку на терапевтов. В результате врачи не стремятся идти в районные терапевты, хотя их зарплата больше, чем у специалистов, и нехватка терапевтов в Москве превышает 5 тыс. единиц.

Как заметил один из опрошенных нами врачей, «раньше больницы играли в том числе роль диагностических центров. Больных, особенно пожилых, клали в больницу на обследование, после которого они возвращались с готовым диагнозом, и терапевту оставалось только назначить лечение. Теперь эта возможность перекрыта. Все ложится на поликлинику. Диагностика затягивается, а иногда становится просто невозможной». Если раньше, заметил другой врач, советская-российская система здравоохранения была благоприятна именно для таких категорий больных, то теперь именно от них она отвернулась.

Кроме того, как замечает Лариса Попович, «перегруженность врачей несет риски и для пациентов. Когда Семашко разрабатывал свои нормативы, нормой были четыре или пять часов рабочего времени врача, это ровно тот период, когда он способен адекватно выполнять свои функции. У нас сегодня средняя нагрузка, причем и в поликлиниках, и в больницах, составляет 1,6 ставки, а по некоторым специальностям две и три ставки. Но когда, например, анестезиолог ведет больше двух ставок, он уже не в состоянии гарантированно быть адекватным».