Эксперт по уничтожению

Глушков Роман Анатольевич

Да… Какой бы неблаговидной ни казалась порой жизнь, даже в те моменты она была во сто раз краше существования после смерти.

Мефодий отметил, что, умерев, продолжает испытывать гнев, обиду, тоску. Ностальгия по закончившейся жизни, что ли? Значит, осталось что-то в покинувшей тело душе от прежнего Мефодия. Наверное, по чьей-то неведомой воле осталось специально для усугубления его страданий.

Может быть, со временем – опять этим проклятым временем! – его душа привыкнет к окружающей обстановке и начнет находить в ней свои прелести, однако

как долго придется дожидаться этого момента? И спросить не у кого… Да и нечем – душа видела и слышала, но говорить не могла. А раз так, значит, одиночество ей в этом тоскливом мире предопределено.

Единственной радостью в загробной жизни остались воспоминания – спасибо и на том… вот только кому спасибо? С другой стороны, надолго ли хватит их, чтобы скрасить душе Мефодия скуку в Вечности? Наверное, когда-нибудь придется начинать выдумывать для себя новые…

Эх, смерть-смерть, ну почему ты обязательно должна быть такой непривлекательной? Ты ведь и так приходишь, когда тебе заблагорассудится, так поимела бы хоть немного уважения к тем, кого тянешь за собой в Неизвестность!..

Как ни странно, смерть ответила. Ответила она неожиданно и запросто, голос ее прозвучал совсем рядом – либо она еще не успела удалиться от доставленной ею в Вечность души Мефодия, либо отныне находилась в контакте с ней постоянно.

– Нет, друг любезный, ты так легко не умрешь! – уверенным голосом сказала смерть. – Такие шустрые парни, как ты, или умирают сразу, или зубами цепляются за жизнь, но выкарабкиваются. Да и рано тебе умирать – молод еще!

Удивительно было слышать от смерти такие речи, но гораздо удивительнее оказалось то, что говорила смерть голосом полковника Сергея Васильевича Мотылькова.

– Поаккуратней! – пригрозил полковник споткнувшемуся бойцу. – Хоть рефлезианцы – крепкие парни, но им тоже больно!

Волочившие Мефодия на куске брезента мотыльковцы и без того двигались очень осторожно, но на всякий случай зажгли дополнительный факел. Споткнуться о шпалу и упасть в тоннеле метрополитена было проще простого.

Как человек, по должности обязанный быть в курсе всех городских событий, Сергей Васильевич не мог сидеть целых три дня взаперти и теряться в догадках насчет того, что происходит на поверхности. Поэтому, едва наверху стихли разрывы, он раздал нескольким бойцам противогазы и лично направился в разведку с дозорной группой.

Выйдя в город, Мотыльков и его бойцы оказались словно внутри аквариума с молоком – солнечный свет еле-еле пробивался сквозь плотную газовую пелену, и видимость была практически нулевая. В связи с этим пришлось больше четырех часов дожидаться в тоннеле метрополитена, пока ветер выдует из многострадального Староболотинска очередную смертельную заразу.

От Староболотинска осталось одно название. Знакомый Сергею Васильевичу с детства город выглядел так, словно был подвергнут обработке из установок залпового огня «Град», на действие которых полковник насмотрелся когда-то в Чечне. Оставшиеся от зданий обломки язык не

поворачивался назвать даже руинами.

Мотыльков ожидал увидеть нечто подобное, но все равно зрелище повергло его в глубокое уныние. Да и как было не унывать даже такому выдержанному человеку, как полковник, если на том самом месте, где недавно текла привычная ему городская жизнь – двадцать лет назад Сергей Васильевич водил по этой улице за руку в школу недавно повзрослевшую и покинувшую Староболотинск дочь, – теперь расстилалась каменная пустыня с одиноко торчащими тут и там жалкими фрагментами зданий. Реальная картина постапокалиптического будущего: ни единой живой души, мертвый серый пейзаж до горизонта, грязный снег, и над всем этим, словно крышка саркофага, холодное мрачное небо.

Однако небо над городом все же выпадало из общей картины и выглядело очень странно. Уже давно должен был случиться закат, но небосвод почему-то не темнел и, мало того, – имел непривычно однотонную грязно-желтую окраску. Разумных объяснений подобным атмосферным явлениям Мотыльков не нашел, но слезоточивый газ такого натворить точно не мог. Впрочем, полковник не удивился: чему сегодня вообще можно было удивляться на этой планете?

Окрестности осматривали самым тщательным образом.

– Кажется, получилось! – подал голос заместитель Мотылькова подполковник Ерыгин, опуская бинокль. – Раньше парк кишел миротворцами, а теперь гляньте-ка: никого!

– Не будем радоваться раньше времени, – заметил Мотыльков. – Лучше дождемся известий от рефлезианцев.

И будто отвечая на пожелание полковника, сверху раздался голос еще одного наблюдателя – Саенко, забравшегося со снайперской винтовкой на каменную гряду, что совсем недавно представляла собой новенькую, отгроханную по европейским стандартам жилую высотку:

– Вижу рефлезианца! В парке, отсюда недалеко!

– Он тебя видит? – окликнул снайпера Мотыльков.

– Думаю, нет! Похоже, он серьезно ранен!

Мотыльков взял у Ерыгина бинокль и вскарабкался к Саенко.

– А, старый знакомый… – еле слышно пробормотал полковник, рассмотрев распластанное на снегу тело. – Почему ты решил, что он жив? Вон его и снегом всего замело.

– Так дышит ведь, товарищ полковник! – уверенно ответил Саенко. – Через раз, но дышит! Посмотрите внимательней: видите – пар изо рта!

– И вправду жив! – через некоторое время убедился Мотыльков. – И откуда только силы черпает! Прямо не рефлезианец, а Самсон какой-то…

Один из древнейших обитателей Вселенной, Кронос был гораздо старше почившего в бозе Юпитера, но тем не менее своим материальным обличьем старца вовсе не напоминал. Титаны, похоже, вообще не задавались такой целью – быть оригинальными в материальном обличье, а потому мало чем отличались друг от друга: исполинский рост, могучее телосложение и глаза с размытыми радужными оболочками, отчего взгляды Титанов казались неживыми и остекленевшими. Незначительные различия между ними имелись только в чертах лиц.