Экстази
Шрифт:
И вот она сидит здесь в одиночестве, разглядывая вот этот журнал — Ярые феминистки трахаются кулаками. Ребекка не смогла заставить себя просмотреть видеопленки, в особенности домашнее видео. На кассетах были приклеены ярлыки с именами женщин. «Именами шлюх», — подумала она с горечью: Кэнди, Джэйд, Синди и им подобные. Ребекка снова почувствовала пораженную половину лица. На этот раз не жжение, — щека стала влажной. Ребекка в сердцах бросила Ярых феминисток Перки на пол.
Внутренний голос посоветовал ей прибегнуть к дыхательному упражнению.
— Ублюдок!
Странное ледяное спокойствие овладело Ребеккой, и она непроизвольно продолжила осмотр квартиры. И тут обнаружила нечто, сыгравшее роль последней капли, — коробку с папками, в которых были собраны многочисленные финансовые балансы, квитанции и счета. Ребекку начало трясти. Она почувствовала потребность оказаться с кем-то рядом. И единственным человеком, о ком она подумала в этот момент, была Лоррейн. Ребекка набрала ее номер, и бывшая когда-то ее медсестрой, а теперь и подруга известной писательницы, сняла трубку.
— Пожалуйста, приезжай, — тихим голосом попросила Ребекка, — пожалуйста, приезжай.
Лоррейн только что освободилась после смены и собиралась лечь спать. Прошлой ночью она неплохо повеселилась в клубе и сегодня целый день страдала, но, услышав голос Ребекки на другом конце провода, она быстро накинула на себя первое, что попало под руку, выскочила на улицу и поймала такси до Кенсингтона. Она никогда раньше не слышала такой боли и отчаяния в голосе человека.
Лоррейн встретилась с Ребеккой в баре рядом со станцией метро, за углом от потайной квартиры. Она сразу заметила, что случилось что-то страшное.
— Меня предали, меня подло предали, — произнесла Ребекка полным холода, дрожащим голосом. — Это я оплачивала все его… Все это была ложь, Лоррейн… все это была мерзкая ложь! — зарыдала она.
Лоррейн было тяжело видеть Ребекку в таком состоянии. Она сильно изменилась: эксцентричная женщина, какой ее знала в больнице Лоррейн, интригующая и раздражавшая в одно и то же время, исчезла бесследно. Сейчас она выглядела беспомощной и в то же время настоящей. Безумная тетушка превратилась в обиженную сестру.
— Что мне теперь делать?… — плача, обратилась она к Лоррейн.
Лоррейн посмотрела ей в глаза.
— Вопрос не в том, что ТЫ теперь будешь делать. Вопрос в том, что этот долбаный урод, мерзкий паразит будет теперь делать. Деньги у тебя. Тебе никто не нужен, Ребекка, тем более какой-то жалкий мудак. Оглянись вокруг. Ему сходило все это с рук, потому что ты зарылась головой в пизду в своем сказочном нереальном мире. Именно поэтому он мог зарабатывать на тебе, дурачить тебя!
Ребекка была неприятно поражена внезапной вспышкой Лоррейн, хотя она понимала, что все это было не просто так. Несмотря на собственную боль, она сочувствовала эмоциональному порыву девушки.
— Лоррейн, в чем дело? Что у тебя стряслось? — Ей не хотелось верить тому, что все это сказала Лоррейн. Только не она, только не ее сестричка…
— В чем дело? А в том, что я каждый день вижу в больнице людей, у которых нет ни гроша за душой. Потом я еду домой, в Ливи, и там тоже ни хрена ни у кого нет. А у тебя, у тебя есть все. И что ты с этим всем делаешь? Ты позволяешь какой-то мерзкой свинье все спустить!
— Да,
— Всегда с тобой рядом, глядя, как ты толстеешь всем на потеху, и сам потакал тебе, чтобы ты задницу с дивана не поднимала, превращаясь в тупой жирный овощ. Выставлял тебя на посмешище… знаешь, как о тебе говорили в палате? Все говорили: какая она тупица. Потом моя подружка, Ивонн, говорит: не такая уж она и дура, столько денег себе заработала, а мы тут вкалываем круглые сутки за какие-то гроши. Да, и я согласилась. Я решила про себя: а ведь правда, она только делает вид, что дура, а сама все сечет. Теперь ты мне рассказываешь, что он тебя обкрадывал все это время, а ты даже ни о чем не подозревала.
Ребекка почувствовала растущее в ее груди возмущение.
— Ты… ты… да ты просто ненавидишь мужчин. Как я раньше не заметила… ты не любовные романы ненавидишь, а всех мужчин на свете, да? Да!
— Да не ненавижу я мужчин, ну только таких, какие мне попадаются!
— Какие это такие?
— Ну, в школе хотя бы. Знаешь, как меня прозвали дома в Ливи, в школе Крейгшиле, — Лоррейн Гиллесби. Меня лесбиянкой считали только потому, что хоть у меня грудь уже в тринадцать лет появилась, а я не собиралась трахаться с первым, кто ко мне подъезжал или глазки мне строил. Только потому, что я не желала этого дерьма. У меня восемь двоек было, я выпускные экзамены сдавала, хотела в университет поступать. А новый материн муж из лап своих меня не выпускал, так что я даже к экзаменам не могла доготовиться. Мне оттуда нужно было уехать, вот я и устроилась сюда медсестрой. И даже здесь все равно ко мне все лезут, все эти мудаки больничные. Я сама не знаю, кто я, может, и правда лесбиянка… Я просто хочу побыть одна, чтобы все для себя самой понять.
Теперь уже Ребекка утешала разрыдавшуюся Лоррейн.
— Все будет хорошо, дорогая… все будет хорошо. Ты еще такая молодая… все это, конечно, очень сложно. Но ты обязательно найдешь кого-нибудь…
— Вот именно, — глотая слезы, произнесла Лоррейн, — я никого не хочу находить, пока не хочу, во всяком случае. Я себя сначала хочу найти.
— А я — себя, — тихо ответила Ребекка, — и мне нужен друг, который бы мне помог.
— Да, и мне тоже, — улыбнулась Лоррейн. — Ну, что будем теперь делать?
— Ну, сперва мы надеремся как следует, потом пойдем, посмотрим кассеты Перки — проверим, что он там наснимал, а потом я займусь тем, что делала всегда.
— А что это? — спросила Лоррейн. — Буду писать дальше.
13. Перке читает рукопись
Все было замечательно — молоденькая сестра-шотландка вертелась дома почти постоянно, старушка продолжала строчить роман с дьявольской скоростью. Случалось, что, когда сладкая малышка Лоррейн была неподалеку, Перки не мог даже заставить себя отлучиться на свою потайную квартиру. Он сладострастно представлял себе, как он однажды придет туда вместе с Лоррейн. Он был морально готов отвезти ее на эту квартиру, он должен был сделать свой заветный ход.