Экстр
Шрифт:
– Мы должны спросить себя, – говорил тем временем Бертрам, – что нам делать с этим культом Рингесса. И как нам следует поступить с пилотом и эмиссаром еретиков Данло ви Соли Рингессом.
Бертрам и воин-поэт так ловко выстраивали свой диалог, что Данло спросил себя, уж не разыгрывает ли Бертрам представление. Действительно ли он не знал о присутствии Малаклипса на Таннахилле, пока Харра не вызвала воина-поэта в зал? Возможно, Бертрам сумел тайно встретиться с Малаклипсом еще до заседания, и два этих опасных человека успели заключить союз.
Глядя на невозмутимо-спокойного Малаклипса,
И пока грозная красота воина-поэта жгла ему глаза, Малаклипс запустил украшенную красным кольцом руку во внутренний карман своего кимоно. Данло видел, как Малаклипс это сделал, хотя в действительности тот не пошевельнулся.
Может быть, я скраирую, подумал Данло, и предвижу то, чего еще не случилось? Полностью сосредоточившись на воине-поэте, он не заметил того, что происходило у него позади.
Между тем, как только Бертрам произнес: “Как нам поступить с Данло ви Соли Рингессом?”, со своего стула поднялся высокий, с мясистым лицом, старейшина Джанегг Ивиорван.
Он занимал крайнее место за столом двумя рядами выше Данло и мигом оказался в центральном проходе, как бы собираясь обратиться к Койвунеймину. На самом деле ничего говорить он не собирался.
– У него тлолт! – в испуге закричали сидевшие рядом старейшины, увидев предмет, который он держал в своей мощной мясистой руке. Паника, как волна, стала распространяться вверх по рядам, докатившись до самых отдаленных углов зала.
– Смерть еретикам! – взревел Джанегг Ивиорван. – Смерть наманам!
Когда Данло, услышав этот полный ненависти вопль, повернулся лицом к убийце, произошло одновременно множество событий. Многие старейшины обратились в бегство, загромождая узкие проходы. Данло лишь смутно сознавал, как ведут себя люди вокруг него: они подчинялись своим глубоким программам, предписывающим либо самосохранение, либо иные действия. Бертрам Джаспари закрыл лицо руками и нырнул, весь дрожа, под стол. Едрек Ивионген присоединился к нему в этом.ненадежном убежище. Охранники, точно под действием нейроножей, бросились к Харре. В подобных ситуациях их долгом было прикрыть Святую Иви своими телами и вывести ее из зала. Это самое они и попытались сделать, но Харра воспротивилась. Один из охранников, молодой Леандр эн ли Дару Эде, как оказалось, действительно был ее внуком.
Увидев оружие в руке Джанегга Ивиорвана, Харра, почти не раздумывая, вскочила и сама закрыла собой Леандра. Это было так неожиданно, и опасность придала ее ветхому телу такую силу, что она сшибла Леандра с ног и повалилась на него, продолжая защищать. И все это время голографический Эде над своим
– Заслони глаза! Возьми стул и прикрой им лицо!
Если Малаклипс Красное Кольцо и заметил происходящее, виду он не подал. Он один из всех присутствующих сохранил хладнокровие. В тот самый момент, когда Джанегг Ивиорван направил свой тлолт в их с Данло сторону, рука воина-поэта нырнула во внутренний карман кимоно и с молниеносной быстротой извлекла оттуда красный.игольчатый дротик. Одновременно с этим воин-поэт вскочил на ноги, но почему-то не метнул свой дротик в безумца, стоящего перед их столом.
Тлолт Джанегга Ивиорвана целил прямо в лицо Данло. Красный, трясущийся большой палец старейшины лежал на спуске. Было ясно, что, как только Джанегг отпустит палец или как только его сразит Малаклипс или кто-то из охраны, тлолт выстрелит Данло в глаз. Пуля, пробив радужку, сетчатку и кость, войдет в мозг и там взорвется. Взрыв мгновенно уничтожит все сто миллиардов нейронов и превратит мозговое вещество в красную мякоть кровоплода.
Нельзя бояться, думал Данло. Нельзя платить ненавистью за ненависть.
То, что Джанегг Ивиорван не нажал на спуск сразу, казалось странным и давало Данло надежду. С сердцем, бьющимся, как звезда-пульсар, Данло смотрел на Джанегга. Глаза безумца впились в его лицо, как будто ища там что-то помимо мишени. Данло не был цефиком, но разгадать выражение лица Джанегга не составляло труда. Как и у всех, кто способен испытывать жгучую ненависть, глубочайшим его желанием было любить. Как все, кто принуждает свои сердца убивать, он втайне желал жизни.
Ненависть – левая рука любви, вспомнил Данло, и радость – правая рука страха.
Сделав глубокий вдох и выдох, Данло выбросил из себя страх и ощутил глубоко в животе горячий прилив жизни, ощутил анимаджи – дикую радость бытия. Кровь, обогащенная кислородом, омыла каждую клетку его тела. Все это время помня о целящем в него тлолте, Данло заставлял себя выдерживать напряженный взгляд Джанегга и улыбался ему. Все, что было в Данло человеческого и больше чем человеческого, вошло в эту улыбку. В том, как он смотрел на Джанегга – открыто, грустно и при этом с радостным сознанием бесконечных возможностей, – не было никакого притворства. Темно-синие глаза Данло глядели не менее дико, чем у Джанегга, и в них светилась разделенная боль.
Я тоже ненавидел одного человека и хотел убить его, думал Данло. Но больше я не должен ненавидеть никогда.
Испуганные крики в зале казались ему далекими, как самые дальние галактики. Данло слышал, как хватает воздух Джанегг, слышал собственное дыхание, а потом услышал собственный голос: – Если ты убьешь меня, ты и себя убьешь.
Старейшины, в оцепенении застывшие за своими столами, могли воспринять эти слова как угрозу мщения, но Данло не это имел в виду. Он лишь надеялся довести до Джанегга правду ахимсы, говорящую, что все живое связано глубочайшими узами и нельзя причинить вред другому, не. повредив самому себе. Он дарил эту правду Джанеггу. Выдерживая устрашающий взгляд Джанегга, он дарил ему свою силу, свое сострадание, свою дикую любовь к жизни. Это была его пуля, которую он посылал в глаза Джанегга всей силой своей души.