Шрифт:
Илья Масодов
Экзамен
И вот зашла Мартова. Она аккуратно прикрыла дверь и посмотрела на экзаменатора. Сергей Сергеевич кивнул, делая приглашающий жест рукой. Больше в классе никого не было, потому что Сергей Сергеевич не терпел одновременности.
– Здравствуйте, Мартова. Берите билет.
Девушка подошла к столу, за которым сидел Сергей Сергеевич, и взяла одну из перевёрнутых бумажек. Рука её при этом немного дрожала.
– Покажите, - попросил Сергей Сергеевич.
Старшеклассница подняла билет так, чтобы он видел номер.
– Билет сорок один. Садитесь, готовьтесь.
Мартова пошла к парте, села и подтянула к себе черновой листик из неровной кучки. Склонившись над билетом, она напряжённо
Школьница между тем начала что-то писать, слишком сильно стискивая ручку влажными тонкими пальцами и тупо глядя в листок. Глаза её двигались. Сергей Сергеевич не сомневался, что Мартова пишет какую-нибудь чушь. И не случайную чушь, над которой можно было бы и улыбнуться в такой солнечный июньский день, когда за окнами застыли верхушки тополей на фоне идущих в неведомое облаков, листья оплетающих институтский забор диких виноградных лоз словно отлиты из зелёного железа, и одуванчики испрещили яркими пятнами душные нагретые газоны, в такой день присесть бы в тени парковых деревьев на лавочку и взять руками тёплую, надутую грудь вот этой самой Мартовой, можно и через платье, лифчик сейчас всё равно никто не носит, взять её руками, повторяю, тёплое, живое, только проросшее вымя, и несильно стиснуть, изменяя форму, так чтобы Мартова зажмурилась от сладостной боли и дырочки в сосках её расширились в свою сухую ещё глубину, так вот, не случайную, ветреную чушь пишет сейчас Мартова в своём черновике, а опостылевшую, глупую ахинею, какую писали, пишут и будут писать ленивые ученицы, с дурацкими ошибками, вызванными не незнанием даже, ведь Мартова готовилась и старалась, а скудоумием, разнеженностью девичьего куриного ума, раздражающей безалаберностью, той безмозглостью, что объясняет закономерные вещи чёрт знает чем, вместо того, чтобы попытаться их понять. Всё им скучно, этим смазливым девицам, на уме у них одни колготки, туфельки, цепочки, накладочки и прокладочки, настолько уж они поглощены функциями собственного глупого организма, только одного они хотят, хоть они и сами себе порой не скажут, а только терзаются смутной тоскою, лежат в тёмных комнатах, уткнувшись лицами в стенки и мочат подушки тёплыми слезами, а причина тому одна и та же, одна и та же, и зачем их вообще чему-то учить, зачем это измывательство над науками?
– Достаточно, Мартова, идите отвечать, - раздражённо сказал Сергей Сергеевич. Хватит с него этого театра.
– Но я ещё не готова, - робко попыталась возразить Мартова.
– Вы уже готовы, - со злым ехидством процедил Сергей Сергеевич.
Мартова встала, растерянно собирая листочки.
– Давайте, давайте, - поторопил её Сергей Сергеевич.
– Пятый час уже тут сижу.
Мартова подошла, села на стул рядом с преподавателем и стала искать среди бумажек первую. Руки её дрожали ещё сильнее.
– Начинайте, - сказал Сергей Сергеевич, устало сомкнув и снова растворив глаза.
Мартова прочитала вопрос и начала отвечать. По мере рассказа голос её становился легче и увереннее. Сергей Сергеевич задал ей несколько вопросов. Она отвечала просто и ясно, только пальцы, которыми она машинально убирала
– Вы говорите чушь, - сказал он, когда студентка кончила. И эти слова были тревожны и интересны, как первый ввод члена в её полное незнакомой сырости влагалище.
– Всё, что вы сказали - ерунда.
Мартова слегка покраснела, почувствовав, как срывается с того тонкого циркового каната, по которому шла весь экзамен, забывшись в волшебном неистовстве преодоления. Она попыталась поправиться, переформулировав ответ.
– И продолжаете говорить ерунду, - спокойно сказал Сергей Сергеевич. Какая глупость - то, что вы говорите. Как можно нести такую околесицу, Мартова, вы же совершенно не думаете, что говорите.
– Простите, Сергей Сергеевич, - пролепетала Мартова.
– Я сбилась. Я сейчас поправлюсь.
– Вы не знаете материала!
– резко каркнул экзаменатор, прыснув в щеку девушки капелькой слюны.
– Вы не знаете материала, Мартова, вы не готовились.
– Я готовилась, - тихо сказала Мартова, голос её заметно сгустился от надвигающихся слёз.
– Нет, милая, вы не готовились. Вы ленивы и глупы.
– Сергей Сергеевич увидел первую слезинку, которая возникла на ресницах Мартовой.
– Вы совершенно бестолковы, Мартова, вы просто дура. Вот истина, которую вам следует запомнить. Вы слышите меня?
– Слышу, - прошептала Мартова, борясь со слезами.
– Повторите, что я вам сказал.
– Вы сказали, что я дура.
– Нет, Мартова, не так. Это истина, это не "вы сказали". Как надо повторить?
– Я дура.
– Правильно. Пожалуй, я всё же поставлю вам тройку, хоть вы и дура.
– Сергей Сергеевич, спросите меня ещё, - заныла Мартова, и слёзы покатились по её щекам.
– Пожалуйста.
– Ты что, хочешь четыре?
– Пожалуйста, Сергей Сергеевич, пожалуйста, - Мартова смотрела на него помутневшими от слёз глазами, молельно сложив руки в виде китайского символа борьбы мужского и женского начал. Она задыхалась от своих слёз.
– Хорошо. Но сперва перестань реветь. Прекрати реветь!
Мартова поспешно вытерла ладонями слёзы, всхлипнула и ещё раз вытерлась.
– Я поставлю тебе пять, если ты сейчас пописяешь, - чётко проговорил Сергей Сергеевич.
– Не вставая, просто пописяешь, под себя. В стул.
Мартова покраснела и опустила глаза.
– Ну, - сказал Сергей Сергеевич.
– Пописяешь?
– Я...
– тихо сказала Мартова.
– Я не могу.
– Ты можешь, Мартова. Наташа. Ты можешь. Ты ведь делаешь это по нескольку раз в день.
– С... Сергеевич... пожалуйста...
– прошептала Мартова.
– Наташа, это же не больно. Представь себе, что ты дома, на своём унитазике, ну? Сидишь в туалете, дома, никто тебя не видит, ну, Наташенька, пись-пись...
Мартова дёрнулась, чтобы встать, но Сергей Сергеевич крепко схватил её за локоть.
– Ну немножко, Наташенька.
– Я не могу, - вывернула из себя девушка. Голос её стал хрипловатым.
– Ну немножко, Наташенька.
– Я не могу, - слова давались Мартовой трудно, будто её сильно тошнило.
– Мне запретили.