Экземпляр
Шрифт:
— Господин Векслер вас ждет, — не меняя тона, сообщила загадочная девушка. — Кстати, меня зовут Ясмина.
И девушка протянула руку в знак приветствия. Костя растерянно пожал ее крохотную ручку, обтянутую мягкой кожаной перчаткой. Рука была холодной даже сквозь перчатку, будто девушка только что вернулась с мороза. Вернулась, чтобы засадить огромный осколок льда в Костино сердце.
— Это какое-то недоразумение. Зачем я понадобился Роберту Векслеру?
— О, он давно мечтает с вами познакомиться. Так что закрывайте салон, я подожду.
С этими словами Ясмина вышла за пределы магазина, оставив Костю возиться с тяжелыми рольставнями — чтобы их опустить, приходилось применять недюжинную физическую силу, а потом еще надо было прижать
— Это господин Балакирев попросил, чтобы Векслер меня принял? — спросил Костя, лениво наблюдая, как за спиной Ясмины полупрозрачным желтым пятном расползается фонарный свет.
— На самом деле нет, — ответила Ясмина. — Векслер сам очень вами заинтересовался. Пойдемте к машине.
Возле крыльца был припаркован «Ниссан-Тиана», сверкавший идеальной, будто его только что забрали с автомойки, чистотой. Они с комфортом разместились на заднем сиденье, точно пассажиры бизнес-класса «Аэрофлота». Ясмина уткнулась в телефон, и всю дорогу они ехали молча. От нее исходил слабый запах духов, причем это был не девчачий фруктово-цветочный аромат, а какой-то старомодный, едва ли не в духе «Старой Москвы», и отчего-то этот запах вызывал необъяснимую тревогу. Его новая знакомая была безупречной до неприличия, но это была безупречность пыльной фарфоровой куклы с блестящими волосиками, навечно забытой в чулане. Чуть позже, когда Костя уже перезнакомился со всей свитой Роберта Векслера, он понял, отчего ему так казалось. И понял, и подивился своей прозорливости.
Пока же, рассеянно наблюдая за тем, как мелькают за окном пятиэтажки, подсвеченные изнутри супермаркеты и палатки «Роспечати», он размышлял о том, как сильно изменилась жизнь всего лишь за пару недель. Неожиданно появившийся, как чертик из табакерки, как полузабытый герой дурацкой мыльной оперы, как самый настоящий трикстер, Женька — это раз. Вот откуда он свалился на бедную Костину голову? Сто лет не виделись, и тут — на тебе, здравствуйте, я ваш директор! Да и метаморфоза, случившаяся с неблагополучным Женькой, была невероятной. Кто был никем, тот станет всем. Но ладно бы это. Поверить в нелепую мистическую историю с Женькиной гибелью в автокатастрофе Костя до сих пор не мог. Как и привыкнуть к тому, что у вполне живого и здорового на вид человека может быть памятник на третьем кладбище. И памятник, и могила, и оградка — все, кроме традиционной для таких случаев лавочки. Это два. И главное, все помнили, что Женька погиб, все: и родители, и Диана, и даже — ну что за чертовщина — Елена Витальевна! А Костя, увы, не помнил. Ах да. Елена Витальевна. Вот ее превращение из сильно пьющей продавщицы продуктового магазина с пергидрольными, сожженными до ярко-желтого волосами, вечно с отросшими корнями, в светскую, пусть и с вульгарным флером, даму — это было превращением десятилетия, вот ей-богу. Это три. Короче говоря, в Воскресенске-33 происходило Нечто Странное. И это странное было каким-то образом связано с мэром Векслером. А еще — Костя боялся в этом признаться даже самому себе, но не думать об этом не мог — только Роберт Векслер мог вернуть престижную и непыльную работу в отделе стратегического менеджмента Воскресенского НПЗ. И только Роберт Векслер, а никак не Евгений Николаевич, мог возродить из пепла этот самый отдел.
Костя так крепко задумался, что очнулся, только когда Ясмина легонько стукнула его по коленке.
— Приехали, господин Григорьев!
2
Костя, которого застали врасплох, был совершенно не готов к аудиенции. Он чувствовал себя почти голым в потертых джинсах, кроссовках и сером свитере — и вот именно в таком виде ему предстоит появиться перед Векслером. Кроссовки, кстати, были настоящей «Баленсиагой», привезенной из Америки через кучу посредников. Впрочем, от этого они
Ясмина провела Костю лабиринтом одинаковых казенных коридоров, отделанных светло-коричневыми панелями «под дерево». Наконец они добрались до кабинета главы администрации, о чем сообщила латунная табличка. Ясмина постучалась, не дожидаясь ответа, приотворила дверь и пропихнула Костю внутрь. Сама же она в кабинет даже не заглянула.
И тут казенщина внезапно закончилась. За письменным столом, массивным и громоздким, украшенным затейливой — все сплошь завитушки и лепестки — резьбой, восседал господин Векслер. На столе стояли «яблочный» ноутбук, пресс-папье из бронзы, обычный школьный глобус, и это нелепое соседство старинного, наверняка антикварного, пресс-папье и глобуса, настолько неказистого, что ни один уважающий себя географ в жизни бы его не пропил, вызывало недоумение. Сам же кабинет был обставлен в стиле, который более всего тяготел к понятию «ар-деко» из-за обилия зеркал в вычурных бронзовых рамах, пузатых шкафов и паркета с головоломным геометрическим орнаментом. А люстра, мой бог, если эта люстра свалится кому-нибудь на голову…
Косте кивком предложили сесть, но он отказался, чтобы не выглядеть как проситель в кабинете у чиновника, пускай даже этот кабинет похож на зал заседаний масонской ложи, а сам чиновник выглядит так, будто знает толк в оккультных обрядах. Костя, который на втором курсе писал реферат о масонах, невольно поискал глазами изображения циркуля или наугольника, или какой-либо иной символ вроде стилизованной буквы G, но ничего не нашел. Зато его изрядно позабавил плакат, висевший на стене, — огромный лист грязно-желтого крафтового картона, на котором черным маркером были написаны загадочные строки на английском. И это было интересней, чем масонская символика.
THAT NO MAN’S FIT
TO RULE
THE WORLD ALONE
A MAN WILL DIE
BUT NOT HIS IDEAS…
— Добрый вечер, Костя. Полагаю, моя персона не нуждается в представлении.
Векслер был облачен в темно-синий двубортный пиджак, а его шею душил клетчатый шерстяной шарф в тон пиджака. Острый, гладко выбритый подбородок, пронзительный взгляд, выразительный профиль — ну актер, настоящий актер, а не мэр. Косте отчего-то, хотя он совершенно не умел рисовать, захотелось набросать портрет этого Векслера, не портрет, конечно, а карандашный эскиз, можно схематичный, можно условный, можно примитивный, или что-то наподобие шаржа — любой, даже самый неловкий рисунок сохранил бы чистоту и выразительность линий, из которых состояла внешность этого странного человека. Костя даже пожалел, что нет у него с собой ни карандаша, ни бумаги и не было никогда привычки их носить. Вот он какой, главный человек Воскресенска-33!
— Я рад, что вы наш-ш-шли время, — на звуке «ш-ш» голос Векслера зазмеился, — чтобы я познакомился с вами.
— Ну, ваша очаровательная помощница не оставила мне выбора. Она приказала ехать в машине — я и поехал. Все было очень неожиданно.
— А вы всегда делаете то, что вам приказывают? Если бы моя милая или, как вы выразились, моя очаровательная Ясмина, моя дражайшая грешница, взяла бы вас за руку и повела бы, к примеру, топиться, вы бы с таким же энтузиазмом последовали за ней?
— А не так уж и часто я слышу приказы, — сознался Костя, силясь понять, отчего это велеречивый Векслер назвал свою помощницу «грешницей». — По большому счету всем на меня наплевать. Как и всем на всех. И если бы эта ваша Ясмина повела бы меня топиться, хм… Если бы она смогла меня убедить в том, что мне нужно будет это сделать, и если бы я нашел ее доводы разумными… В нашем городе негде топиться, разве что в этом ужасном пруду, фу. Но он такой грязный, что я помер бы от отвращения прежде, чем холодная вода заполнила мои легкие.