Экземпляр

Купор Юлия

— Сейчас у меня от ваших слов экзистенциальный кризис начнется, — ответил Костя.

— А, это нормально, — ответил Векслер.

— Но, — Костя допил кофе и теперь растерянно вертел картонный стаканчик в руке, — если вы дьявол, то какого черта вы тратите время на меня? У вас в аду, уверен, обитают прелестные грешницы, у вас там полный садок преступников, убийц и самоубийц, социопатов и психопатов, наркоманов и алкоголиков, сумасшедших и тех, кто только прикидывается сумасшедшим. А вы сидите и пьете кофе с самым заурядным человеком Воскресенска-33!

— Я чертовски общительный парень, — ответил Векслер. — Допил? Пошли наружу?

И они вышли из кофейни, оказавшейся полуподвальным помещением (вот

откуда низенькие потолки), и тут только поверил Костя, что Векслер его не обманул. Впрочем, возможно, все эти величественные дома — Костя видел их точно через фильтр «Инстаграма» [2] — были не более чем декорацией, но тогда можно было бы признать, что Роберт Векслер был самым гениальным мастером декораций. А цвета, боги, что за цвета — Костя привык к тому, что основным цветом в Петербурге был серый, но только не для этих домов на Гороховой улице, потому что их фасады раскрашивал художник, определенно веривший в лучшее, — коричнево-розовый, застенчиво-голубой, пастельно-зеленый. Это в Воскресенске-33, состоявшем из панельных пятиэтажек, основным цветом был серый, а не здесь. Серым было только небо — отчего-то очень низкое, похожее на гигантское ватное одеяло, падающее с антресоли. Упасть ему не давала паутина проводов, опутавшая небо, точно сетка. Векслер шел чуть впереди, а Костя, смотревший во все глаза на причудливо сотканные балкончики, высокие окна, красные вывески булочных и кофеен, семенил за ним следом. И широкой такой была эта Гороховая улица, не то что Карла Маркса, главная улица Воскресенска-33. Костя так давно не был в Петербурге, что ему все было в новинку. Прошли через Большую Морскую улицу — так было написано на табличках — и вышли на Невский проспект.

2

Социальная сеть, принадлежит компании Meta, признана в России экстремистской.

Они остановились возле очередной кофейни — их тут было больше, чем в Воскресенске-33 магазинов разливного пива.

— Ну вот вы дьявол, — Костя прекрасно понимал, как нелепо сейчас звучит его попытка завязать разговор, — но вы какой-то слишком мирный для дьявола…

Было бы забавно, если бы в этот момент прогремел гром или за спиной у Роберта Эдмундовича сверкнула молния. Но нет, ничего эффектного не происходило.

— А еще у меня нет рогов и копыт, да? — перебил его Векслер. — Сомнительный я дьявол. Ну представь, будто я ношу не кеды, а копыта, если тебе от этого будет легче.

— Да фиг с ними, с копытами, вы вроде как з-злодей, должны делать ужасные вещи…

— Например?

— Кровавые жертвоприношения.

— А, — Векслер на краткий миг задумался, почесывая гладко выбритый, острый, как на рисунках Нади Рушевой, подбородок.

— А кем вы были до того, как… — Костя помялся, пытаясь найти подходящие слова. Не говорить же «до того, как вы стали дьяволом»? — До того, как попали в наш город? Вроде вы были актером?

— Я служил актером в театре. Мечтал стать режиссером — да, очень-очень мечтал. Стать режиссером и ставить спектакли. А потом мой театр сгорел дотла. До последней щепки. Рингтеатр — слышал о таком?

Костя, чьи познания в театральном искусстве были скудными, растерянно помотал головой. Нет, он не знал ничего о Рингтеатре.

7

Костя не поверил до конца в то, что Векслер — дьявол. Часть его сознания, рациональная и скептически настроенная, во весь голос кричала, что не может этот чудик в двубортном френче быть дьяволом, что он, Векслер, все врет и придумывает, что нет вообще никакого дьявола и все странные события, происходящие в городке,

имеют рациональное объяснение. Скорее всего, это просто массовое безумие, возникшее из-за того, что тут ну совершенно нечем заняться. Никакого дьявола не существует, утешал себя Костя, возвращаясь с работы на своем верном «Туареге», где мигали лампочки приборной панели, и играло привычное «Наше радио», и скрипели дворники, размазывая дождь по лобовому стеклу, и было тепло и уютно — гораздо теплей и уютней, чем в темной квартире на Фестивальной. Никакого дьявола не существует, Векслер просто псих с манией величия, и Балакирев тоже псих. А если они психи, думал Костя, поворачивая с Мичурина на Дзержинского, на миг ослепленный встречными огнями, то и я тоже псих. Получается, так. Справедливости ради надо сказать, что Костя отчаянно сопротивлялся нахлынувшему на него безумию. Он и в самом деле поклялся, что никогда-никогда больше не будет общаться с Робертом Векслером и его свитой. Поклясться-то он поклялся, но вот клятву свою нарушил очень быстро, а если уж совсем по-честному, то сразу.

В один из вечеров за Костей снова заехала Ясмина. Она появилась внезапно, сияя в лучах фонарного света, когда Костя уже закрыл салон и остановился на крыльце «Бруклина», чтобы покурить, наблюдая, как огромный торговый центр, подобно уставшему зверю, готовится ко сну. Вот уже охранники (Костя видел их манипуляции сквозь стеклянные двери) отключили эскалаторы. Почти все магазинчики закрылись и ощетинились рольставнями. Сотрудники торгового центра, переодетые в гражданское, чинными группками выдвигались домой.

— Костя! — услышал он знакомый вкрадчивый голос.

Ясмина. Все те же безупречные локоны, все тот же лукавый взгляд. Коротенькую дубленку, правда, заменила элегантная норковая шубка. Ясмина протянула руку в знак приветствия, и Костя, сам удивляясь, откуда он набрался этой пошлятины, галантно ее поцеловал, губами ощутив только холод — рука была мертвой, как и сама Ясмина. А запястье безупречной девушки уродовал тонкий, но очень заметный шрам — Костя заметил, тут же об этом пожалел и немного смутился.

— Хорош таращиться! — прикрикнула на него Ясмина, и сразу вкрадчивость тона куда-то делась. — Я самоубийца.

— Понял, — ответил Костя. — Я, походу, тебя знаю. Ты же во второй школе училась?

Вроде бы Ясмину как-то по-другому звали. Училась она на три класса старше. Потом, уже после школы, с ней приключилась какая-то трагическая история, и о ее смерти тогда писали почти все уральские газеты. Воскресенск-33 и упоминался в этих газетах только тогда, когда кто-то трагически погибал.

— Все, забыли, — произнесла сбитая с толку Ясмина. — Векслер сказал, что ты хочешь увидеть кровавое жертвоприношение.

— Вот черт, — ответил Костя, вспомнив их разговор на одной из питерских улиц. — Я же сказал, не подумав. А Векслер, кажется, все понимает буквально.

— Векслер организовал специально для тебя кровавое жертвоприношение, — сообщила Ясмина и даже улыбнулась.

Эта улыбка вышла на редкость зловещей — ну точно улыбка серийного маньяка, склонившегося над телом жертвы. В руке по законам жанра этот маньяк держал бы окровавленный нож. Окровавленный нож Костя в этот вечер еще увидит, впрочем, пока он об этом не знал.

— Организовал что? — переспросил Костя, который так и не смог извлечь смысл из сказанных Ясминой слов.

Вроде по отдельности все эти слова — «организовал», «жертвоприношение» — имели смысл. Но вместе получалась полная ерунда.

— Ты сегодня сможешь увидеть кое-что интересненькое! — воскликнула Ясмина с пугающим энтузиазмом. — Убийство! Я же говорю — Векслер все организовал. Уверена, тебе понравится, — она достала из сумочки пожелтевший газетный листок, сложенный вчетверо, расправила (листок упорно сопротивлялся) и подала Косте. — Читай.