Экзотическая зоология

Непомнящий Николай Николаевич

В завершение героического рассказа Овидий еще раз излагает родословную Медузы и упоминает о проклятии, наложенном на нее ревнивой и завистливой Афиной. Он рассказывает о том, что в юности Горгона была очень красивой и волосы были ее главной гордостью. Однако все изменилось после того, как Посейдон насильно овладел ею в храме Афины. Разгневанная осквернением своего святилища (а может быть, и из зависти к красоте Медузы), Афина направила на нее свой щит и, превратив роскошные волосы в змей, изгнала ее из своего храма на вечные времена. С тех пор на щите Афины изображена голова Медузы, устрашающая врагов.

После Овидия единственным из классических продолжателей истории Медузы был Аполлодор. В «Библиотеке» он скрупулезно

излагает все известные ему варианты легенды. И хотя большинство последующих исследователей и писателей ссылались не на него, а на Пиндара, Овидия и даже на невразумительные упоминания Гомера, именно Аполлодор был лучшим комментатором истории о Медузе и сделал больше других для того, чтобы она стала известной последующим поколениям. Упоминания о Медузе можно также найти в «Симпозиуме» Ксенофана и в «Пантеоне» Лукиана.

Вопрос о том, можно ли связывать возникновение мифа о Медузе с универсальным поверьем о «дурном глазе», как это делали ранние исследователи, остается открытым. Среди мифов народов Скандинавии, Индии, австралийских аборигенов, американских индейцев и эскимосов немало таких, в которых говорится о людях, обращенных в камень «дурным взглядом». В бразильских преданиях фигурирует птица, способная обращать в камень всякого, кто видит ее; некоему охотнику удалось обезглавить такую птицу, не глядя на нее, и затем использовать ее голову против своих врагов. Как видим, история Горгоны не ограничивается циклом легенд о Персее.

Неизвестно, когда возник обычай наносить на боевые щиты устрашающие рисунки, психологически воздействующие на противника и потому будто бы делающие его более уязвимым. Такие изображения зачастую служили и «средством» против «дурного глаза». Их можно было видеть на носу кораблей, зданиях, медальонах для детей и домашних животных. Хотя миф о Горгоне не был ни причиной, ни следствием поверья о «дурном глазе», именно благодаря ему в обиход вошли амулеты-горгонейоны.

Изображения Медузы встречаются не только в древнегреческом и римском, но и в древневосточном искусстве. Один из хорошо сохранившихся примеров – предметов с таким изображением – знаменитая мраморная маска, датируемая V веком до н. э. и хранящаяся в художественном музее Монако. В отличие от большинства античных горгонейоно маска отражает негативные черты образа Горгоны, доведенные до карикатурного вида. С другой стороны, лик монакской Медузы без преувеличения можно назвать прекрасным – практически круглое, гладкое женское лицо с немного опущенными веками. Под ее подбородком сплелись две змеи. Именно эта Медуза привела в восхищение Гете, увидевшего ее во дворце Ронданини в Риме. «Изображение прекрасного лица, объятого предсмертной агонией, в благородной полупрозрачности желтого камня неописуемо удачно», – писал Гете. Эту маску иногда называют Медузой Ронданини.

Хорошо сохранившиеся изображения Медузы можно увидеть на древнегреческих амфорах. На ранних из них преобладают черты Медузы-чудовища, гротескной воительницы, обезглавливаемой Персеем. Позднее, когда образ Горгоны перестал восприниматься однозначно негативно, интерес к сцене обезглавливания упал: стоило только Горгоне заслужить некоторую долю симпатий, публика перестала получать удовольствие от сцен ее смерти. Медуза стала жертвой, красивой и трогательной в своей гибели.

Медуза Горгона – одна из самых известных фигур греческой и римской мифологии. Яркость ее описаний в европейской литературе и изображений в искусстве в значительной мере зависит от того, насколько близки творения позднейших писателей, художников к античным источникам. Доступ к таким источникам после падения римской цивилизации оказался довольно затрудненным. Образ Медузы продолжал жить в сказаниях и легендах, но только в средневековье вернулся в литературу и изобразительное искусство.

Типичным для средневекового восприятия Горгоны можно считать отрывок из девятой песни «Ада» Данте. Ее образ

в интерпретации христианина Данте выступает как сочетание красоты и ужаса; Медуза – олицетворение противоречивых желаний, ей противопоставлен образ добродетельной Мательды. Медуза последнее, самое сильное искушение Данте, путешествующего по аду. Он добивается искупления грехов, избегнув взгляда Медузы благодаря своему проводнику Вергилию, прикрывшему его глаза рукой.

Как это ни странно, Медуза Данте выглядит совершенно непривлекательной на иллюстрациях к «Аду» такого крупного мастера, как английский художник Уильям Блейк (1757—1827): она смотрит на ворота города Дис невыразительным каменным взглядом, пока нечетко выписанный на рисунке Данте проходит мимо нее в сопровождении Вергилия. Как и многие другие, эта иллюстрации Блейка имеет мало общего с содержанием произведения Данте, изобразившего «чудесный» ад, в котором чудовища превратились в ручных животных, а пламя не обжигает.

Большинство средневековых упоминаний о Медузе содержат негативную оценку ее образа. Авторы часто противопоставляют ее Афине как символ зла и добра, пророка и добродетели, похоти и целомудрия. Изображенная на щите Афины Медуза в эту эпоху становится олицетворением беспорядка, ярости, сумасшествия и смерти.

Петрарка называет свою любовь к Лауре «грехом идолопоклонства» и сравнивает свою возлюбленную с Медузой: «Медуза и мой грех меня окаменили». Позднее, в «Триумфе целомудрия», Петрарка вводит образ, ставший популярным в любовной лирике эпохи Возрождения, – Лауры-Афины – олицетворения добродетели и целомудрия, обороняющейся щитом с изображением Горгоны. Этот сюжет можно встретить у таких крупных поэтов средневековья, как Дю Белле (в поэмах, адресованных Маргарите де Валуа), Спенсер (в «Эпиталамионе», «Чудесной королеве»), Мильтон (в «Комусе»).

На бронзовой скульптуре Персея работы Челлини (1553) герой держит за волосы голову Горгоны (по которой одной только и можно догадаться, что изображен именно Персей). Горгона совсем не выглядит опасной. Более того, ее лицо – копия лица Персея: тонкие брови, чувственные губы, правильной формы нос и немного прикрытые глаза. Даже их волосы похожи на голове Медузы не змеи, а мелкие кудри.

Медуза Челлини – непревзойденное изображение этого сложного и противоречивого образа в искусстве, как и Медуза Овидия в литературе. Все последующие творцы не смогли выйти из тени этой прекрасной статуи. Глуповатый Персей у Караваджо, похоже, больше обеспокоен тем, чтобы змеи с головы Медузы не укусили в нос его самого. Столь же мало впечатляет фигура Персея в звездном атласе Яна Гевелиуса (1687): герой тащит за собой по небесному пространству голову Горгоны с полным, плоским лицом размером едва ли не с торс Персея.

Любопытное описание Медузы содержится в «Истории четвероногих зверей» Эдварда Топселла (1607). По характеристике автора, Медуза – существо с драконьим хребтом, зубами дикого кабана, ядовитой гривой, крыльями, человеческими руками и смертельным дыханием. По Топселлу, Медуза живет в Африке, в Ливии. Вопреки традиции, он утверждает, что Горгона – не человек и, более того, существо мужского пола, имеющее размер, средний между теленком и быком. Впрочем, это не единственное свидетельство о Горгоне как о «мужском существе». В таком же качестве она появляется в трагедии Шекспира: с Медузой разгневанная Клеопатра сравнивает Антония.

Возникновение нерационалистического течения в искусстве, начавшегося с «доромантиков» Руссо и Гете, вдохнуло в образ Медузы новую жизнь. Никогда еще с античных времен ей не уделяли столь пристального внимания. Романтики видели в ней не просто мифологическую Горгону по имени Медуза, а образ мрачной женщины, наделенной непреодолимо опасной красотой, истинное имя которой – Смерть. Восхищение поэтов и художников возвело ее в ранг музы. Она вдохновляла Эдгара По, Бодлера, Колриджа, Китса, Шелли, Россетти д'Аннунцио и других.