'Эль Гуахиро' - шахматист (книга 2)
Шрифт:
– Крепко шахуют! Я тут недавно говорил, что все будет зависеть от хода противника. Он захватывает инициативу, но мы ее сведем на нет. Мы ждали! В конечном счете огневка нам большого вреда не принесет. Что же касается залива Охо-дель-Торо, то у нас есть пока единственное подтверждение высадки там столь значительной группы - перехваченная радиосвязь, запеленгованная в семь утра в районе Никеро. Скорее всего мощный передатчик находится в горах Сьерра-Маэстры. Отдел дешифровки управления радиоперехвата пытается прочесть текст. Сейчас мы немедленно свяжемся с отделом
Министр кивнул.
– Далее...
В кабинет вошла Дигна, и полковник замолчал. Секретарша министра передала ему записку.
– Пусть войдет!
Старший лейтенант из шифровального отдела положил, перед министром раскрытую папку.
– Вот! В самый раз! Хота-9 вышел по срочному каналу. Познакомься и продолжай.
– Министр протянул бланк Родригесу.
Старший лейтенант и Дигна покинули кабинет. Полковник прочел - всего шесть строк - и передал телеграмму заместителю министра.
– Это меняет положение и расстановку сил.
– И Родригес вновь, в который уже раз за последние дни, с благодарностью подумал о том, как бесстрашны бойцы невидимого фронта.
– На Ар-голью - он, значит, главарь этой группы, растет парень, - у нас несколько томов досье. Мы знаем его как облупленного. Все его родственники и возможные связи нам известны и в Баямо и в Пилоне. Но Арголью скорее всего придется искать в горах. Он не решится выйти на люди.
– Это ты предполагаешь.
– Министр ждал более конкретных соображений.
– Что же касается Гуинче, то о нем у нас сведений маловато, однако Рамиро Фернандес Гарсиа - вы все его хорошо помните - действительно был с ним некогда близко знаком. Хота-9 прав. О!
– По лицу полковника было видно, что ему пришла удачная мысль.
– В Пилоне местный приход последние годы возглавляет падре Селестино. Он не с нами, но как раз Рамиро Фернандес с детских лет знает падре, и тот всегда к нему благоволил. Полагаю, можно направить... Разрешите командировать майора Павона и Рамиро Фернандеса в Баямо и Пилон? Для связи выделить им вертолет. Задание - использовать все возможности и силы местных отделов и провести разработку группы Боша до полной ее ликвидации. Захватить живыми одного-двух диверсантов не позднее середины ноября!
– Вот это другой разговор!
– Министр согласно закивал.
– А что ты молчишь о парашютисте? Хитрее не придумаешь. Обошли нас!
– Где он только помещался в одноместном самолете, да в такую погоду? ЦРУ денег не жалеет.
– Педро Родригес уже загорелся, обрел уверенность. Местные крестьяне обнаружили золу, показавшуюся им странной. Да какой-то там инженер с сентраля "Араселио Иглесиас" сказал, что это, мол, они жгли упаковку из-под удобрений. Проверим и примем необходимые меры.
– Ну, что?
– обратился министр к своему заместителю и генералу Карденасу. Те промолчали.
– Так и решим! Действуй, полковник Родригес, и докладывай!
Уже в приемной под взглядом Дигны, которая симпатизировала ему, Педро подумал, что министр с некоей
Церковь, внешне напоминавшая скорее большую часовню, находилась рядом с центральной городской площадью. Фасад ее, украшенный резным по камню орнаментом в стиле чурригереско, столь процветавшем в испанских колониях середины XVIII века, по обе стороны сжимали гладкие снизу и затейливые сверху звонницы. Обе створки массивной двери храма были открыты. Шла служба.
Рамиро Фернандес протиснулся к самому алтарю и встал у колонны, по которой с потолка спускалась хоругвь с изображением святых Августина, Христофора и Себастьяна. Архитектурное оформление алтаря, более чем фасад с портиком, говорило об увлечении его создателя живописным и бурным смешением готики, платереско и барокко.
Богослужение подходило к концу. Священник заметно заспешил. Рамиро почувствовал, что падре Селестино выделил его в толпе и узнал.
Прозвучало заключительное "аминь", и через минуту помещение церкви опустело. Псаломщик, ризничий и служка прибирали алтарь. Падре Селестино склонился над библией, губы что-то шептали. По его напряженной спине Рамиро видел: священник догадывался о том, что Рамиро не ушел, и боролся с желанием обернуться.
Рамиро кашлянул. Падре Селестино, худой, постаревший, быстро вскинул голову, пристально посмотрел на Рамиро. Затем водворил на место причастную чашу, оправленную в золото, подал знак следовать за ним, прошел в ризницу, предложил гостю стул. Ризничий снял с падре церковное одеяние. Черный цвет сутаны делал некогда проворного и полного жизни падре Селестино совсем стариком. Как только ризничий удалился, падре Селестино опустился в кожаное кресло с широкими подлокотниками и ножками с вычурной резьбой по красному дереву. Рядом с креслом на крюках висели кадила..
– Во благо ли всевышний привел твои стопы в сей дом?
– вместо приветствия изрек падре Селестино.
– Любой, кто входит в божий дом, входит с добром.
– Рамиро встал, сделал шаг в сторону кресла.
– Вы-то как, падре?
Победившая разум сила сорвала старика с места, и он заключил Рамиро в объятия.
– Что вас тревожит, падре? Вижу, вы грустны.
– Душа болит! Рамиро, рассей сомнения! Скажи, что ты пришел меня проведать и разделить со мной мою печаль. А ведь не так! Что-то иное привело тебя сюда. Не чистый интерес. Во благо чего?
– Радостной жизни на земле, падре! Для всех!
– Радость всегда была единой, от бога!
– Но вы-то здоровы, отец?
– Душа в смятении! Потому и страждет тело. Сын мой, Рамиро, наслышан я о тебе всякого и разного. И ум не постигал и верить не хотелось. Как я обманулся!
– Падре Селестино отстранил от себя бывшего любимца, - Теперь-то как мне понимать тебя?
– Я там, где большинство. Я с теми, с кем народ.
– С теми, кто уводит народ от бога!
– Да ведь, падре Селестино, время теперь на планете такое. Всем знания стали доступны. Вот и люди верят в другое.