Ельцин
Шрифт:
Вывод войск из Чечни и соглашение о разделе военного имущества происходят на фоне другого тяжелейшего северокавказского конфликта — между осетинами и ингушами.
Вот что Егор Гайдар напишет об этом в своей книге:
«Хорошо помню, как все это началось. Впервые за несколько месяцев решил в воскресенье выспаться, не ходить на работу. Рано утром звонок. На границе Ингушетии и Осетии масштабные беспорядки. Захвачено вооружение батальона внутренних войск. Идет бой. Министерство безопасности назревающую взрывную ситуацию блестяще прозевало. Узнаем о происшедшем как о свершившемся факте. Возникает реальная угроза получить новый Карабах с хроническими боевыми действиями, но уже
…Первым делом направляюсь в Назрань. Еду на бронетранспортере внутренних войск. Зрелище не для слабонервных. Видны следы настоящего боя, разрушений, в Пригородном районе множество горящих домов. Нетрудно догадаться, что в первую очередь — ингушских. На границе с Ингушетией встречает Руслан Аушев. Руслан говорит, что на бронетранспортере дальше ни в коем случае ехать нельзя — подстрелят. Сажусь в его машину, он — за рулем. Центральная площадь в Назрани запружена беженцами, тысячи несчастных людей, ставших жертвами политиканов, что разыгрывали самую простую и вместе с тем самую опасную в политике карту радикального национализма. По дороге Аушев пытается выяснить мое мнение, кто стоит за всей этой страшной кровавой катавасией. К сожалению, ничем не могу ему помочь, доклады Министерства безопасности — по-прежнему свидетельство полнейшей беспомощности. Потом — переговоры с ингушскими лидерами и прибывшей в Назрань, чтобы предотвратить распространение боевых действий на территорию Чечни, делегацией чеченского правительства во главе с Яраги Мамадаевым. Тяжелый разговор с людьми на площади. По крайней мере, удается добиться одного — у ингушей исчезает убежденность, что для российских властей в этом конфликте есть заведомо правая и заведомо неправая стороны».
Но вот что интересно.
Перед российским руководством (и Гайдар пишет об этом) в тот момент, когда войска МВД и десантники входили в Пригородный район, чтобы развести враждующие стороны, стоял вопрос: а не решить ли разом и чеченскую проблему? Захватить Грозный, отстранить Дудаева от власти? Ведь все равно в Ингушетии действует чрезвычайный режим, «один полк туда, один — сюда». Но, по зрелому размышлению, от этой идеи отказались. Поняли, что «одним полком» решить проблему не получится.
Российская власть понимала: на Кавказе начинается страшный пожар. И дело не в одной только Чечне. Российские миротворцы уже гасили этот пожар между ингушами и осетинами, между Южной Осетией и Грузией, с 1993 года — между Грузией и Абхазией. Свои дудаевы могли появиться везде, в каждой северокавказской республике — и в Дагестане, и в Кабардино-Балкарии, и в Карачаево-Черкесии.
Сепаратизм — жуткая головная боль даже для устойчивой политической системы.
Но в России власть только установилась. Только-только стала легитимной. У России еще не было новой конституции. Не было законов, которые регулировали бы подобные ситуации. Не было нового федеративного договора. Ее новые международные отношения лишь начинали выстраиваться.
Конфликт между президентом и Верховным Советом, не говоря уж о политическом противостоянии с непримиримой оппозицией, да и вообще все политические события 1991–1993 года заставляли откладывать решение чеченской проблемы в долгий ящик. Российская власть была не готова вести полномасштабную военную операцию в 1991–1993 годах. Морально не готова, организационно, идеологически — не готова со всех точек зрения.
Разводить враждующие стороны, не допускать кровавой резни между двумя народами, охранять мирных жителей, держать разделительные полосы в опасных районах — да. Но в Чечне на тот момент было полное единодушие: Дудаев вернул чеченцам независимость.
В мае —
Была разграблена знаменитая картинная галерея Грозного, закрывались учебные заведения, насаждались законы шариата, словом, новый режим практиковал исламский фундаментализм все шире и шире. В республике воцарилась военная диктатура.
За три года в Чечне прекратили свою деятельность все федеральные государственные органы.
Тем не менее чеченские власти пытались установить с Москвой формальные отношения, наладить контакт, подписать хоть какие-то, пусть временные, документы о разграничении полномочий. Чечня, например, направила в Москву своего «посла», причем верительную грамоту составили по всей форме, в рамках высоких дипломатических традиций:
«В целях укрепления двухсторонних отношений между Чеченской республикой и Российской Федерацией, придания им доверительности и искренности… Аккредитуя господина Апазова Солтмурата Несерхоевича настоящей грамотой, правительство Чеченской республики просит Вас принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать Вам…»
Ну просто английские джентльмены!
На верительных грамотах не остановились, послали в Москву «министра иностранных дел» с представительной делегацией для ведения соответствующих переговоров. Ельцин направил резолюцию в МИД России: «Судя по докладу, переговорный процесс полезен. Прошу продолжать. Но должна быть выработана линия, которая была бы положена в основу работы всех федеральных органов… Полагаю, что это должен сделать МИД… Б. Ельцин».
Российские ведомства ведут активную переписку по поводу чеченской проблемы.
Заместитель министра иностранных дел А. Адамишин ответил президенту: «…Назначение МИД РФ в качестве координатора переговорного процесса с Чечней означало бы, что российская сторона признает за республикой статус иностранного государства».
В общем, при чем тут МИД, Борис Николаевич!
Вялотекущие переговоры с Чечней ни к чему не привели, хотя с самого начала в них принимали участие солидные российские политики. С. Шахрай и Р. Абдулатипов подготовили вполне серьезный проект договора о разграничении полномочий, выезжали в Грозный, работали над текстом (в конце 1992 года).
Огромную активность проявлял и сам Джохар Дудаев. В отличие от своих министров и советников он выражался отнюдь не высокопарно, не дипломатично, не витиевато, а на простом, понятном языке.
«Борис Николаевич.
Я решил передать Вам настоящее послание в связи с тем, что нахожу ситуацию, сложившуюся в отношениях между Чеченской республикой и Россией, ненормальной… В качестве первого шага мы могли бы начать путь компромиссов путем, с одной стороны, признания прав Чеченской республики на самостоятельное определение собственных экспортных квот (на нефть), лицензирование и, с другой стороны, согласия Чеченской республики осуществлять оплату транзитных тарифов по взаимосогласованному размеру в пользу России…»