Ельцын в Аду
Шрифт:
– Что-то вас слишком много... Эй, а кто-нибудь на приеме свежеупокоенных остался?
– всполошился Повелитель мух.
– Не...е... Мы, как врожденные бюрократы, ушли, оставив на столах записочки: «Меня нет и больше не будет»...
– Не пойдет!
– Так ведь свежеупокоенные все равно мучаются — неизвестностью...
– Пекло — не Россия: здесь должен царить порядок! Двенадцать крыс — присяжные, остальные - обратно в канцелярию! Министр путей обогащения...
– Обижаешь, начальник!
– возмутился Аксененко.
– Перед корешами позоришь!
– Куда уж тебе дальше позориться-то... Ладно, назовем тебя: обвинитель. Давай,
– Так я только по делу и выступаю!
– Клятву приноси!
– Варнацкое слово на варнацкую честь!
– Харэ воду гнать!
– помнящий о сокращающемся сорокадневном сроке ЕБН решил ускорить процесс.- Я сказал — ты слышал! Выкладывай предъяву, а там посмотрим, кто за домом (тюрьмой) смотреть будет и кто тут будет держать масть (обладать реальной властью)! Не вывезешь (не докажешь обвинение) — дам команду поставить тебя на четыре кости (изнасиловать)!
– «И НАЧАЛ ТОМЛИНСОН РАССКАЗ ПРО СКВЕРНЫЕ ДЕЛА...» - процитировал с неба сам себя Киплинг.
Аксененко откашлялся и приступил к обвинению:
– Трехпалый — неправильный, нечестный вор! И все время на кочерге (пьяный)! Настоящий жулик в зоне ведет себя спокойно, с достоинством. Скромен, знает, в какой момент вступить в разговор, но чтобы последнее слово осталось за ним. Чувствует, кого нужно одернуть, поставить на место, в этом разбирается хорошо. Знает все о последних сходках. Называет тех, кто дал ему дорогу в воровскую жизнь. Через баландера передает по камерам маляву с наказом, чтобы поддерживали друг друга в хатах, серьезно относились к дорогам (способе передачи записок по натянутым веревкам), ставили его в известность о беспределе со стороны администрации, контролеров. Начинает собирать общак и как можно скорее направляет курево на больничку — в «тубанар» и «терапию»...
А что творит Трехпалый? Как откинулся к нам на зону, поднял кипиш, не дал устроить прописку Философу, сгандобил подлянку всей Индии — всех нас адский спецназ отоварил из-за никчемной шлемки. Грева никому никакого не дал. Маляв не отправил. Никто от него портфеля не получил (не стал смотрящим)... В общем, как на земле правил через жопу, так и тут!
– Ах вот в чем дело!
– догадался Ницше.
– А я-то сначала не понял Ваш заезд... извините, намек! Борис Ваши полномочия не подтвердил — и Вы сразу против него пошли... В защиту могу сказать только одно: Ельцин здесь пребывает очень малое время и неизвестно, останется ли — поэтому ничего не делал. Что за меня заступился — спасибо ему, значит, что-то человеческое в нем еще осталось...
– «Человеческое, слишком человеческое»!
– передразнил немца Люцифер, используя название одной из книг Ницше.
– Когда тебя самого за горло едва не взяли, сразу свою философию забыл. Оказывается, это хорошо, когда сильный бессильного защищает...
– Слаб человек...
– потупился Фридрих.
– Это ж он церковников цитирует!
– наябедничала канцелярская крыса.
– Точняк! Почему у него все отмазки на такой дальняк?
– поддержал его Аксененко.
– Мда, Ницше, на земле ты прекрасно всех других обвинял, а свои взгляды защищал. Здесь же на адвоката не тянешь. Меняем защитника! Дэпан, что ты можешь сказать за своего «некрестника»?
Бес-искуситель пополнил собой толпу собравшихся в Кремле:
– Нельзя обвинять моего подзащитного в неправильном поведении! Потому что по-разному ведут себя авторитеты в камерах. Иногда их поведение противоречит общепринятым представлениям, но если
Малявы Трехпалый отправить просто не успел - времени не хватило. Кстати, их надо послать прежде всего на волю-наверх. Слышь, некрестник, явись своим родным и поделам в вещем сне с таким посланием: «Оставляю вместо себя в тюрьме Вову Самбиста, он - парняга здравомыслящий и косяк, я думаю, не запорет лишний»...
– Незачем!
– буркнул ЕБН.
– Володя уже несколько лет как мой преемник. Какой смысл базарить о том, что весь мир и так знает?!
– Логично!
– пожевал козлиными губами Дьявол.
– Ладно, Колян, продолжай свою филиппику!
– Чего?
– оторопел Аксененко.
– Ты на кого из женщин Филиппа Киркорова намекаешь?
– Обвинительную речь!
– на сей раз немец выступил в роли толмача.
– Объ...бон, что ли?
– перевел для себя экс-министр — и повиновался приказанию Повелителя мух.— Вор, поставленный смотрящим на тюрьме, обязан уметь договориться с администрацией в случае необходимости решить выгодные для арестантов вопросы. Он должен не только контролировать ситуацию, но и при желании разморозить хату, то есть затеять бунт, устроить голодовку. Так, во время перебоев с теплоснабжением в СИЗО-2 (Бутырская тюрьма), воры в законе Бачука, Гиа, Мамука и Ваха замутили бунт и вызвали многодневные массовые беспорядки. В один из дней 4055 заключенных отказались от пищи. При этом следует учесть, что по понятиям, голодовка — дело сугубо добровольное...
– А ху-ху не хо-хо?!
– загоготал Сатана.
– Хрен вам моржовый, даже китовый вместо бунтов, заморозок, голодовок! Здесь вам не земля! А тебе, гад, за такие предложения, даже за мысли о них прописываю лекарство от дурости - десять тысяч падений во сне!
– О чем это он?
– залюбопытствовал Ницше.
– Способ расправы с неугодными, - объяснил дэпан.
– Их бросают с верхних нар спиной на бетонный пол (человек — не кошка, в воздухе не перевернется). После падений во сне (об истинной причине ни один пострадавший, разумеется, не скажет) несчастный надолго отправляется в лазарет и, если выживет, то вряд ли останется здоровым.
Вообще-то Колян Железнодорожный говорил о крайностях. Там, наверху, авторитетные законники без труда находят общий язык с администрацией, а те идут навстречу и допускают передачу грева для братвы — чая, курева, консервов, других продуктов, разрешают телевизоры, видеомагнитофоны, направляемые с воли нуждающимся каторжанам. Дружить с лидерами, контролирующими жизнь тюрем и колоний изнутри, предпочитают все. Потому что любая зона под влиянием смотрящего может пыхнуть, и за беспорядки, жертвы, разрушения и побеги спросят не с законника, а с начальника в погонах. Вор Якутенок, отбывавший очередной срок в колонии № 12 под Нижним Тагилом, чувствовал себя немногим хуже, чем на свободе. В его распоряжении имелись небольшой домик, вполне приемлемые удобства, телефон, по которому он мог звонить в любое время суток...