Ельцын в Аду
Шрифт:
Конечно, не стоит идеализировать. Несправедливости и перегибов было много. Но иначе с бандитизмом справиться невозможно. И помимо кнута применялся и пряник. В 1950 году никого из спецпереселенцев, а только вайнахов освободили от обязательных поставок государству продуктов питания, стали выделять им льготную ссуду под строительство индивидуальных домов в Казахстане. Материальными поблажками московская власть давала понять, чтобы они укоренялись в республике.
– И они перестали разбойничать?
– А то б! Вайнахи, боясь получить отпор, нападали только на вдов и сирот, в основном, русского
В конце 40-х в Усть-Каменогорске и Лениногорске развернулось большое строительство. Начали возводить гидростанцию на Иртыше, Ульбинский завод по обогащению урана, полиметаллические комбинаты. С Украины и российских областей люди тысячами ехали в Восточный Казахстан, среди них много фронтовиков. «Вербованным» очень не понравился вайнахский террор.
Взрыв произошел летом 1950-го. Группа чеченцев ворвалась в избушку вдовы фронтовика Паршуковой, работницы нижнего склада Лениногорского леспромхоза. Мать была на работе, дома находилась ее малолетняя дочь. В избушке ничего путного не нашли, но во дворе взяли корову и стали ее уводить. Сопротивляясь, девочка схватила за хвост буренку, чтобы не отдать налетчикам кормилицу семьи. Они долго не могли ее отцепить, в конце концов убили и сбросили в речку Журавлиху. Кто-то из соседей видел эту сцену. По Лениногорску покатилось чудовищное известие.
Несколько сотен «вербованных» вооружились кто вилами, кто кусками арматуры, кто аммоналом с рудничных участков буро-взрывных работ и пошли громить чеченские поселения. Погром продолжался больше суток.
Милиция пыталась увещевать нападавших. Но «вербованные» все жгли и крушили на своем пути. Очень удивило поведение многих вайнахов с кинжалами на поясах: они сбежали в окрестные пихтачи, бросив семьи на произвол судьбы. Было убито 36 чеченцев и больше ста ранено. Остановить побоище помогла подоспевшая армейская часть.
И опять проявилась сердечность русских женщин: они прятали чеченок с детьми у себя в погребах и на сеновалах, а некоторых даже в холодных печках. Иначе жертв было бы значительно больше.
Грабежи и разбои в Лениногорске прекратились. А в Усть-Каменогорске, что в сотне километров от него, искрой для пожара послужил случай с израненным на фронте милиционером. Его обнаружили под деревянным мостом через реку Ульбу, подвешенным за ноги вниз головой, с перерезанным горлом. Так чеченцы свежуют баранов.
Это была середина апреля 1951 года. Только-только начался ледоход. Ульба, впадая в Иртыш, уже громоздила торосы. И в эту бурлящую кашу восставшие «вербованные» погнали всю чеченскую диаспору: мужчин, детей, стариков. Многие, спасаясь, смогли добраться до другого берега глубокой реки, а многие тонули под льдинами. Сколько погибло, не известно.
Недалеко от города стояла армейская часть, прокладывавшая железную дорогу на Зыряновск. Солдат срочно бросили на подавление бунта. Выстрелами поверх голов они остановили и рассеяли «вербованных».
На время вайнахские бесчинства прекратились. Что случилось потом, известно. Ингуши и чеченцы вернулись на Северный Кавказ — не как отбывавшие справедливое наказание за десятилетия грабежей, убийств, предательства Родины, пособничество ее врагам, а, с подачи Хрущева, как незаконно
Само решение о возвращении вайнахов — на первый взгляд благоразумное — на самом деле было чисто популистским шагом, пропагандистской акцией для поднятия авторитета Никиты Сергеевича. Власть поставила крест на интересах десятков тысяч русских, аварских, осетинских, лакских семей, которые в 1944 году по ее же призыву переехали в Чечено-Ингушетию на постоянное место жительства. А теперь были вынуждены уматывать оттуда в спешном порядке.
Россия сама вновь превратила вайнахскую территорию в очаг нестабильности. Русскоговорящее население Чечено-Ингушской АСС — русские, украинцы, белорусы, евреи — составляло в 1989 году 326,5 тысячи человек. А по переписи 2002 года их осталось 48 тысяч, на 278,5 тысячи меньше.
Да и самих вайнахов погибло в девяностые годы около 40 тысяч. Еще около 600 тысяч переехали жить в другие города России, подальше от Северного Кавказа. А многие вернулись в ставшие им родными Казахстан и Киргизию. Там сейчас такие большие диаспоры, что впору создавать автономные области.
– А кто остался в Чечне?
– Те, кому не по карману переезды, и две внушительные по численности группы мужчин. Одна из них бегает с автоматами по горам, называясь боевиками, а другая гоняется за ними с удостоверениями властных структур. Потом они меняются местами. А русские регионы снабжают их всем, что необходимо для жизни — прежде всего продуктами питания. Ну и деньгами, разумеется. Чтобы бегали веселее.
– Кто ж во всем виноват, помимо Хрущева?
– Почему-то считается, что антирусская вакханалия в Чечне началась с приходом Дудаева. Нет, Джохар вознесся к власти как раз на этой волне. Получив индульгенцию от хрущевской команды, горцы опять стали выстраивать жизнь по нормам адатов, от которых их отучил Казахстан. В детском учебнике «Родная речь» на чеченском языке было написано: русские свиньи, они наши враги. Когда ты вырастешь, научись убивать их при всяком удобном случае. И дальше — сплошные антирусские сентенции. Москва не контролировала издания на национальных языках, чем и пользовались башибузуки от просвещения.
В 80-е годы чечено-ингушский официоз усилил героизацию личности абрека Зелимхана Гушмазукаева. Колхоз имени Зелимхана, улицы имени Зелимхана, фильмы и книги о нем. Молодежь должна была ему подражать и следовать примеру героя.
А чем он прославился — еще в царское время? Застрелил начальника Грозненского округа Добровольского и начальника Веденского округа полковника Галаева, совершил налет на Грозненский вокзал, умыкнув из кассы 18 тысяч рублей, остановил со своей бандой пассажирский поезд и расстрелял 17 ехавших в нем русских офицеров с семьями. В Кизляре ограбил банк. Все это выдавалось чеченскими пропагандистами за решительную борьбу с проклятым царизмом. Под этой же маркой памятник генералу Ермолову задвинули в грязную нишу и обмотали колючей проволокой. Зато при въезде в ущелья стоял во всей красоте в гипсе и бронзе абрек Зелимхан — в бурке, папахе, держа под уздцы вороного коня.