Электрические тела

Харрисон Колин

– Так я понимаю, что не вы причина их бед?

– Решительно нет. Это Долорес попросила вас мне позвонить?

– Нет.

Я секунду подумал.

– Тогда это значит, что у нее осталась моя визитная карточка.

Тут миссис Розенблют с огромным облегчением решила, что может мне доверять.

– Да, это так. Она – Долорес, мать, – очень утомлена, кажется. Она почти ничего не сказала, когда я разрешила ей лечь на свободную кровать. И я стала искать какую-то информацию о ней и нашла вашу карточку. Девочка кашляет, но в остальном кажется здоровой. Но им нельзя здесь оставаться, понимаете ли. Мне очень жаль, что я не могу их оставить у себя. Я должна сегодня

ехать в гости к сестре. Но я не могу просто выгнать их обратно на улицу. Я – социалистка, я считаю, что человек обязан заниматься проблемами общества. Они – не уличные люди, если вы понимаете, о чем я. – Она говорила быстро и взволнованно. – Я нашла бедную девочку сегодня утром на Вашингтон-сквер, где гуляю каждый день в восемь. Она подошла ко мне. Ее мать спала на соседней скамейке. Я просто взяла их домой, просто решила, что сделаю это. Но мне нужно найти какого-то человека, которому можно доверять. Долорес ничего не говорит о семье или друзьях. Она и о вас не сказала...

– Миссис Розенблют...

– Сейчас они обе спят. Они поели, а потом заснули. – В ее голосе появились истерические нотки. – Я не могу взять на себя ответственность за них. У меня сердце разрывается. Я гуляла в парке, и малышка ко мне подошла. Она такая милая. Детям нужна любовь. Я не знаю, что делать, я взяла их, потому что... Но я не могу их оставить, понимаете, я живу одна...

– Миссис Розенблют, – твердо прервал я ее, – скажите, пожалуйста, ваш адрес.

У меня был выбор: ждать до конца дня, когда мне можно будет не беспокоиться о делах, или ехать немедленно. Моррисон вызвал меня к себе ближе к концу дня, но я решил, что могу ускользнуть на час без особых проблем. Если я не потороплюсь, то, возможно, Долорес и Мария снова исчезнут в пасти города. Подземка доставила меня почти к нужному мне зданию довоенной постройки в нескольких кварталах от Университета. Когда я нажал кнопку звонка, в квартире завозились с цепочкой, а потом мне открыла дверь женщина, которой я дал бы семьдесят с лишним. Она грозно всматривалась в мое лицо.

– Миссис Розенблют?

Она прижала к губам костлявый палец:

– Обе еще спят. Мне пришлось искупать малышку. Она была послушная и тихая...

Я прошел за женщиной в гостиную городской интеллектуалки, обставленную примерно в 1958 году. На стенах висели несколько дипломов в рамочках и книжные полки с устаревшими трактатами левого толка об американской политике и ранними изданиями Рота, Мейлера и Беллоу в твердых обложках. Повсюду валялись пачки писем от всевозможных либеральных организаций. На каминной полке стояли пожелтевшие школьные фотографии троих сыновей и дочери – все прыщавые, в мантиях выпускников средней школы. Несомненно, сейчас они уже были взрослыми людьми и добились успеха во всем, что делали. Рядом стояли фотографии старшеклассников, скорее всего внуков. На стене в рамке висела фотография высокого мужчины в очках, пожимающего руку молодому доктору Мартину Лютеру Кингу.

– Да, – сказала она, – это мой муж.

Мы направились на кухню.

– Я осмотрела все ее тело, каждый дюйм. Я искала царапины, синяки или вшей, или... – миссис Розенблют устремила на меня выразительный взгляд, – или следы дурного обращения, если вы понимаете, о чем я. – Она взмахнула искореженной артритом рукой. – Прошу вас, устраивайтесь на кухне. Хотите чашку кофе? Малышка была голодная, но это мы поправили. У нее простуда, застойные явления, но ингаляция паром, бульон и хороший сон должны помочь. И вот я подумала... О, вода уже закипела. Сливки и сахар?

– Да, – ответил я, устраиваясь на деревянном

стуле в старомодной кухне миссис Розенблют, где обнаружил холодильник, облепленный магнитами с изображениями кошек, настенные часы в форме петуха, потрепанные поваренные книги из серии «Хорошая хозяйка» и банку с печеньем на столе. В этой квартире когда-то росли дети. На холодильнике я увидел расписание работы добровольцев в бесплатной кухне при местной синагоге. Пусть социализм давно поблек вместе со старыми американскими левыми, но миссис Розенблют явно продолжала вносить свой вклад. Я ощутил прилив радости из-за того, что Долорес и Мария нашли такую безопасную гавань. Миссис Розенблют сновала по старому Пожелтевшему линолеуму на своих отекших ногах, ставя передо мной кофе и печенье на тарелочке.

– Вот, – продолжила она. – Это настоящие сливки. Свежие. Так на чем я остановилась? Э-э... Да, бедная девочка ведет себя ужасно вежливо, но, похоже, чувствует, что ее мир перевернулся. Я не могу винить ее мать, потому что не знаю фактов. Подобные вещи бывают очень щекотливыми... некоторые семейные обстоятельства. Но когда это касается детей... это просто рвет сердце на части! Я увидела эту грязную красивую девочку и готова была расплакаться. Я вырастила четверых детей, мистер Уитмен. Мой муж был очень известным профессором социологии здесь, в университете. Теперь я одна и...

В этот момент мы услышали топот ножек, и в кухню заглянула темноволосая кудрявая головка Марии. На ней были только трусики, в руках она держала подушку. Волосы растрепались во сне.

– Мария?

Я ощутил внезапный прилив любви к сонному невинному ребенку.

Она молчала, переводя взгляд с миссис Розенблют на меня.

– Мария, я рад, что у вас с матерью все в порядке. Ты можешь мне рассказать, что случилось?

Девочка смотрела на меня и молчала.

– Помнишь большой дом, где вы с матерью спали? Вас там кто-то нашел?

Миссис Розенблют подошла к девочке и рассеянно пригладила ей волосы.

– По-моему, они спали в парке, или в ночлежке, или еще в каком-то ужасном месте.

А потом в дверях появилась Долорес, завернутая в купальный халат, который был ей слишком мал. Лицо у нее было осунувшееся и безнадежное. За те дни, пока я ее не видел, она похудела. Но даже без косметики, даже измученная, она была совершенна и излучала сияние.

– Пошли, Мария. – Она протянула руку. – Извините, миссис Розенблют, вы постирали наши вещи?

– Да, конечно, – отозвалась миссис Розенблют.

– Долорес?

Она недоуменно посмотрела на меня:

– Почему... постойте, почему вы здесь?

– Я нашла его визитку в вещах, которые готовила к стирке, – быстро сказала миссис Розенблют. – И я не знала, кому... Вы понимаете, мне надо было позвонить кому-то, кто бы мог вам помочь...

– Но я его даже не знаю. Он просто...

– Милая, похоже, он беспокоится о вас и вашей дочери. Он ушел со своей работы сразу же, как я ему позвонила.

Долорес неуверенно смотрела на меня, ее лицо было безжизненным.

– Вы знаете о квартире?

Я кивнул:

– Это сделал ваш муж?

Казалось, перед ее взглядом повторяется картина происшедшего.

– Да. Гектор.

– Знаете, он убил двух сторожевых собак?

– Бедняжки! – проговорила миссис Розенблют.

– Вы их слышали? – продолжил я. – Я хочу сказать... Господи, я видел собак, видел, что...

– Они лаяли! – сказала Мария с неожиданным возбуждением. – А мы понеслись по лестнице и выбежали на крышу.