Электрический стул
Шрифт:
— Умоляю тебя, умоляю, Джонни. У меня нервы сдали.
— Ты что себе надумала? — Он угрожающе склонился прямо над ней. — Что надумала?
— Ничего, Джонни, ничего. — Он схватил ее за волосы. — Умоляю!
Он швырнул ее головой в подушку, развернулся и пошел прочь, но за дверью остановился.
— Я знаю, что ты надумала, — сказал он. — Знаю. — И звук его шагов замер в отдалении.
И была ночь, и был день, и был еще один вечер, и новые зрители.
Но
И вот теперь узел повязки затягивался все туже и туже, а Джонни шептал ей в ухо:
— Соскучилась по нему?
Она промолчала, но не склонила головы. Зрители переминались с ноги на ногу, как скотина в стойле.
— Нету его, — шипел он, подключая электроды к ее рукам. Она не ответила. Он не успокаивался. — Больше он сюда не сунется. — Она задрожала, когда он нахлобучил ей на волосы круглую черную шапочку. — Боишься? — спросил он вполголоса. — А чего бояться? — Он застегнул ремешки у нее на щиколотках. — Ты не бойся. Электричество — штука хорошая, чистая. — У нее перехватило дыхание. Он выпрямился. — Я ему кое-что объяснил, — тихо сказал он, проверяя повязку. — Врезал так, что у него зубы вылетели. А потом шарахнул об стенку и еще добавил… — Не закончив, он выпрямился и закричал во все горло. — Дамы и господа, смертельный номер! Впервые в истории циркового искусства! Перед вами — электрический стул, точная копия того, что установлен в центральной тюрьме штата. Успешно используется для наказания преступников! — При этом слове она поникла, царапая ногтями древесину, а он продолжал. — У вас на глазах эта красавица примет казнь на электрическом стуле!
Зрители заволновались, а она подумала, что стоящий под сценой обычный трансформатор напряжения Джонни вполне мог переделать в трансформатор тока. Случайность, роковая случайность. Прискорбно. Большой ток, а не высокое напряжение.
Она высвободила правую руку из-под кожаного ремня и услышала,
Зрители хлопали, свистели и топали ногами. Ах, как хорошо, мелькнула у нее неистовая мысль, ведь это смерть? Вот и славно! Аплодируйте! Кричите «браво»!
Из черной бездны выпало беспомощное тело. «Врезал так, что у него зубы вылетели!» Тело содрогнулось. «А потом еще добавил!» Тело рухнуло, было поднято и снова рухнуло. Она кричала пронзительно и долго, словно терзаемая миллионом невидимых жал. Голубое пламя добралось до ее сердца. Молодое мужское тело скорчилось и взорвалось шрапнелью костей, огня и пепла.
Джонни невозмутимо подал ей меч и скомандовал:
— Давай.
Ничего не случилось, и это ее потрясло, как вероломный удар.
Она зарыдала, не чувствуя в руках меча, трепеща и дрожа, не в силах управлять своими движениями. Энергия гудела, зрители тянули руки — паучьи лапы, птичьи когти — отпрыгивая, когда меч начинал шипеть и плеваться.
Ярмарочные фонари гасли один за другим, а в ее костях все еще бурлила энергия.
Щелк. Рубильник улегся в положение «выкл.».
Она ушла в себя, с носа и обмякших губ потекли струйки пота. Задыхаясь, она с трудом сорвала черную повязку.
Зеваки уже толпились у другого помоста и глазели на другое чудо: их поманила Женщина-Гора, и они повиновались.
Джонни держался за рубильник. Потом опустил руки и стал буравить ее темным, холодным, немигающим взглядом.
Пыльные, тусклые, засиженные мухами лампочки освещали шатер. Перед ее слепыми глазами маячили отхлынувшие зрители, Джонни, все тот же шатер, все те же лампочки. Она словно усохла, пока сидела на стуле. Половину соков по электрическим проводам унесло в утробы медных кабелей, провисающих над городом от столба до столба. Голова словно налилась свинцом. Чистый свет только что снизошел сюда, пронзил ее насквозь и снова вырвался на свободу, но это был уже совсем другой свет. Она сделала его другим, теперь она поняла, почему так получилось. И задрожала, потому что пламя потеряло цвет.
Джонни раскрыл рот. Вначале она ничего не слышала. Ему пришлось повторить.
— Считай, ты умерла, — бросил он. И еще раз: — Ты умерла.
Придавленная силками кожаных ремней к электрическому стулу, открытая порывам ветра, которые залетали под полог шатра и утирали влагу с ее лица, пронзенная мраком сверлящих глаз, она сказала то единственное, что только и было возможно:
— Да. — Она закрыла глаза. — Так и есть. Я умерла.