Электрическое бессмертие
Шрифт:
Лидер ППС прошёл в комнату. Скромность её обстановки выдавала, что здесь не жильё, а лишь временное пристанище людей, нигде на территории империи не чувствовавших себя в безопасности и готовых немедленно бежать, если того требуют обстоятельства. Он отодвинул стул от стола, неловко уселся. Названный Йовишем заметил странные движения Пилсудского, всегда очень точного в жестах, уверенного в себе.
– Что с тобой, Юзеф?
– Голова кружится, вижу плохо. Наверно – после взрыва в вагоне. Слушай, ты вроде учился на врача?
Бородач уселся напротив, беспокойно рассматривая лицо старшего товарища.
–
В тёмных глазах Пилсудского мелькнул интерес, смешанный с недоверием.
– Врут или преувеличивают. А твой отец дружен был с Яковом?
– Напротив. Дядя чурался нас. Заявлял, что очередное восстание не даст Польше свободы, а повлечёт новую кровь. В Минской губернии наши маёнтки рядом стояли, а семьи не общались практически. Мама лечилась у него в Над-Нёмане, так Яков брал с неё как со всех приезжих – рубль двадцать копеек в день. Многих бесплатно врачевал, нас – нет.
Витольд Иодко, среди социалистов больше известный как Йовиш, достал пачку папирос и закурил, угостив Пилсудского. Тот, затянувшись, спросил:
– И как, вылечил?
– Да. Скажу тебе, потрясающе помог. Отец возил её и к губернским врачам, и к столичным светилам. Все разводили руками – с таким живут год-два. Матушка рассказывала, он отвёл её в подвал, опутал тонкими верёвками. Как я думаю – гальваническими проводниками. Потом загудело, застреляло, искры посыпались, чем-то резким запахло. Она сознание потеряла. Очнулась, дядюшка её кумысом угостил, им же отпаивал три дня.
– Неужто помогло?
– Представь себе. Выздоровела! И прожила ещё долго. В том году схоронили, упокой Господь её душу.
– Пся крев! – выругался Пилсудский, вразрез с набожными словами Витольда. – Вот это могущество, не жалкие двести тысяч! Имея возможность справляться с болезнями и жизнь продлевать, любой может править монархами и президентами. Где твой Наркевич-Иодко?
– В девятьсот пятом представился.
– Стало быть, слухи о его всемогуществе сильно преувеличены, - остыл вождь. – Что сейчас в Над-Нёмане?
– Да ничего. Замок с угодьями сыновьям отошёл. Местные обыватели бунтуют. Они-то и Якова не сильно любили, чаще боялись. Говаривали – барин молнией шибанёт. При смуте он не гнушался солдат вызвать. А как грозный хозяин помер, совсем от рук отбились. Санаториум в упадок приходит.
На том медицинский разговор прервался. Революционеры выпили кофею, обсудили самые важные – политические темы. Однако мысль Пилсудского, что врачебные находки Наркевича-Иодко способны дать рычаги власти, запала в память Витольда, где пролежала до послевоенной поры.
И, разумеется, никто из собеседников не думал в тот момент, сколько жизней унесут попытки раскрыть тайну Над-Нёмана.
Глава первая
Российская Федерация, 2013 год
Кабинеты российских бизнесменов, обставленные дорогой
Дорогой американский «Ремингтон», красиво и сурово вписавшийся в интерьер обители Игоря Наркевича, наводит на самые разные мысли. Во-первых, собственник подобного оружия не беден. Впрочем, у совладельца и топ-менеджера компании Narkevich&Dumbadzeхватает других атрибутов достатка. Во-вторых, он далеко не ботаник, такие не развешивают по стенам карабины.
Дальше мнения разделяются. Некоторые считают Игоря позёром, предпочитающим американский ствол надёжному российскому или даже советскому оружию. Ближе его знающие догадываются, что рабочие образцы хранятся в других местах; на стенке – декорация. Сам господин Наркевич держит «Ремингтон» в кабинете по другим причинам.
При всём кажущемся многообразии сделок, переговоров, интриг, рекламных компаний, демпинговых сливов, подковёрных войн с использованием административного ресурса и банно-саунных деловых встреч, жизнь бизнесмена протекает в определённой плоскости с достаточно жёсткими границами. Как бы ни был силён азарт, когда страсть к деланию денег уже никак не соотносится с реальной потребностью в затратах, у каждого порой мелькает совершенно неосуществимое желание бросить всё и начать заново. Счесть предыдущее черновиком, скомкать и выкинуть. Теперь – чистовик, в нём можно писать только аккуратные и правильные вещи.
В варианте Игоря переход к иному способу существования мыслится в романтических традициях трапперов. Зависеть только от собственной смелости и реакции, бросать вызов дикой природе, с подонками расправляться по законам фронтира – что может быть привлекательнее для настоящего мужчины? За этой мыслью следует вздох, клик мышкой, и глаза опускаются с хищного оружейного силуэта на монитор. Там – сводка за последнюю декаду: опт, ритейл, сток, транзит, размещённый заказ, дебиторка…
На этот раз анализ текущего и, надо сказать, достаточно затруднительного положения фирмы прервали не фантазии о походах с винтовкой наперевес, а младший брат Олег, вломившийся без предварительного звонка и по-семейному фамильярно отмахнувшийся от протестов секретарши. Отголоски её восклицаний «Игорь Владимирович просил не беспокоить…» слабым эхом умерли за дверью.
– Царь Кощей над златом чахнет? – джуниор повторил несвежую шутку и мясисто шлёпнулся на стул.
Старший тоскливо поднял глаза. Месяца три он видел брата лишь по скайпу и успел несколько отвыкнуть от хамоватых манер мелкого. Особенно бесит, что Олег умеет быть резким и настырным исключительно с близкими родственниками, которые остались в единственном числе, восседая в чёрном кожаном кресле напротив. С людьми посторонними он теряется, мямлит, даже заискивает. Оттого мало чего добился к тридцати годам, не обзавёлся семьёй. В ответ на последний упрёк, который до самой смерти задавала мама, отпрыск неизменно кивал на Игоря, успевшего дважды развестись. Что хуже: холостячество или бракоразводный дубль?