Электрическое бессмертие
Шрифт:
На прощание донецкий гуру сунул листок бумаги с адресом и телефоном.
– Иди туда с чистой душой и крепким духом, брат. Да пребудет с тобой высшая сила и высшая мудрость.
На тёмной улице, среди ржавых «Таврий» и пыльных тополей, Игорь стряхнул с себя наваждение. Траппер с «Ремингтоном» не имеет права поддаваться буддистским чарам. Иначе закрадётся мысль, что искать Рашида не стоит. Мерзавец и так испортил себе карму настолько, что в следующей жизни воплотится в скунса. Долой иллюзии, к этой следующей реинкарнации его надо приблизить как можно быстрее, не надеясь на правосудие космических
***
Советский Союз, 1950 год
В подвалах МГБ всё нарочито громко: лязг замков, хлопанье дверей, грохот сапог, подбитых металлическими подковками. Если бы не дело чрезвычайной важности, лучше не ходить бы сюда, вздрагивая от каждого стука.
– У вас двадцать минут.
Короткую обыденную фразу чекист выдал, словно из чугуна отлил. Пожалуй, на двадцать первой минуте начнётся светопреставление. Или война с США.
За месяцы, прошедшие со дня, когда Гостехника решила засекретить опыты по фотосъёмке в электрическом поле, Семён Давидович Кирлиан в третий раз явился на площадь Дзержинского. Визиты в госбезопасность перестали его пугать как в первый раз. Просто неприятная часть работы. Однако краснодарский изобретатель не набрался иллюзий. Во время очередного вызова его статус сотрудничающего с органами запросто обернётся куда менее приятным. Поэтому нервный холодок носится по телу и в этот раз, несмотря на то, что встречу выхлопотал заместитель директора кинофотоинститута.
Дискомфорт усилился, когда вместо обычных рабочих кабинетов старший лейтенант отвёл посетителя в подвал. Быть может, осуждённых за тяжкие преступления не годится допрашивать наверху, но всё же… Каменный мешок без окон, яркие электрические лампочки, голый деревянный стол, намертво прикрученные стулья, а запах! Боже, какой запах… Престранный букет, в котором угадываются подгнившая кровь, тяжкий дух давно немытого тела, блевотина и целая гамма примесей. Не сильный, но отчётливый аромат страха и безнадёги. Офицера МГБ он не смутил. Просто работа такая, не привыкать.
Чекист властно указал Кирлиану на стул. Через минуту ввели невысокого пожилого мужчину с нездоровым цветом лица, на общение с которым и отведено двадцать коротких минут.
– Здравствуйте. Меня зовут Семён Давидович. Я из кинофотоинститута.
Арестант глянул в ответ с едва заметной усмешкой. Он прекрасно понял чувства человека, не привычного к застенкам НКВД-МГБ, и его замешательство.
– Заключённый Треппер, статья пятьдесят восьмая.
– Стоять не положено. Сесть! – гавкнул старший лейтенант.
Осуждённый расцепил руки, сомкнутые за спиной, и уселся на табурет.
– М…м, как вас по имени-отчеству?
– Лев Захарович.
– Э, понимаете, я открыл свечение органических тел в высокочастотном электромагнитном поле. То есть, не я первый открыл, были Тесла и другие, но пытаюсь… Слышал о неком поляке, который тоже… Вы знаете эту историю?
– Был знаком с его младшим сыном. Позволите закурить? Спасибо, - Треппер глубоко затянулся. Папироса от хозяев подвала – одна из традиций карательной и пенитенциарной системы. – В двадцать втором учился с ним в Кракове, в Ягеллонском университете.
– Что же он вам рассказывал?
– Не много, - изменник Родины
– Никогда не слышал о таких людях.
– Не удивительно. Пожертвуйте ещё папироску.
– Забирайте всю пачку.
– Спасибо. А то если не принесу папирос уголовным… Не будем об этом. Так вот, державший со мной связь офицер ГПУ по кличке «Кастусь» говорил, что Наркевич-Иодко был очень знаменит до революции, умел делать снимки электрического поля человека и лечить от болезней, считавшихся в то время неизлечимыми.
– Надо же! – вскинулся Кирлиан. – То есть я фактически повторил…
– Не обязательно. ГПУ срочно собирало сведения о новаторских медицинских методах, надеясь вылечить Ленина. Поэтому мы… - Треппер осёкся. Больше нельзя отождествлять себя с госбезопасностью. – Поэтому они пытались раскрыть его секрет. Генрик утверждал, что никакого тайного архива нет, а все документы отца в девятнадцатом переданы безвозмездно советским властям. Тогда ещё существовала Белорусско-Литовская республика.
Он сухо закашлялся. Табак – в дефиците на зоне. Два скуренных подряд «Беломора» крепко ударили по лёгким и гортани.
– Где же эти документы? – Кирлиан перевёл глаза на старшего лейтенанта, тот сохранил непроницаемое выражение. Где надо, там и находятся. Не твоего ума дело. Только время с вами теряю.
– Об этом лучше был осведомлён Кастусь. Я же понаслышке знаю, Генрику дали покопаться в части отцовского архива, что собрали в минской губернской милиции. Он дал пару советов по яичной диете и электротерапии, возможно, их применили в лечении Ленина. Когда вождь умер, начался поиск виноватых. Со слов Кастуся знаю, с самого верха пришло указание забыть о научных работах Иодко, оставить его в истории только как жестокого помещика, вызвавшего царские войска против бунтующих крестьян.
– А где сейчас Генрик и Кастусь?
Треппер пожал плечами.
– Генрик вроде бы снова уехал в СССР. Кастуся не видел с тех пор. Не знаю, пережил ли он конец тридцатых, когда почти весь старый состав ЧК и ГПУ…
– Это лишнее, - оборвал его наследник чекистских традиций. – Время заканчивается.
На самом деле, прошло меньше пятнадцати минут, но здесь хронометраж по часам старшего лейтенанта, с которым не поспоришь. Да и главное сказано.
– Чем Генрик занимался после поездки в Белоруссию с Кастусём? – наугад спросил Кирлиан.
– Сдал на врачебный диплом и лечил электрическими методами. Звёзд с неба не хватал, в Кракове жизнь трудная была. Вы, наверно, слышали о рабочем восстании двадцать третьего года? Тогда разгромили его кабинет, побили оборудование. Я после восстания уехал в Палестину. Так что – извините.
Офицер кликнул конвой и велел увести Треппера. Затем выписал пропуск Кирлиану.
– Как можно ознакомиться с остальными документами Иодко?
– спросил тот, набравшись смелости.
– Вам – никак.