Электронное сердце
Шрифт:
А еще через некоторое время профессор Кунегин в зале, где стояли теперь два стула, слушал эпическую вещь: ЛЮБИМАЯ СОНАТА
Мир звуков.
Теснятся идеи.
Бетховен.
Все ярко, зримо.
"Вихри враждебные веют..."
"И все должны мы неудержимо!.."
Что скажет фантаст и мечтатель?
Как
Нет!
Сегодня неважное платье.
Но завтра индустрии сила.
Мечта - луч мысли летящей, Веха в поле чистом,
Мечтателем стать Это быть настоящим коммунистом.
Сделать край темноты светозарным,
План-зарю окрылить Советской властью,
Стать для мира мечтой легендарной,
Труд и подвиг считать высшим счастьем
И видеть за мглою бывшей,
Как крестьянину и солдату Рабочий, руки отмывши,
Сыграет "Аппассионату".
Профессор Кунегин встал во время исполнения вещи и дослушал ее, скрестив руки на груди и опустив лохматую голову. Потом, вскинув ее, посмотрел на портрет Ленина.
Певец, откашлявшись, осторожно вышел из лаборатории. Ланской подошел к своему руководителю. Оба мысленно продолжали слышать музыку Бетховена.
– Мне кажется, наша Маша превзошла сама себя, - почтительно обратился Ланской к профессору.
– Что? Какая Маша? Ее Таней звали, - словно очнулся Кунегин.
– Нет. Я про машину, Евгений Петрович.
– Ах, Ланской, Ланской! И ничего-то мы с вами не поняли!.. Не понимали!.. За решеткой из формул сидели, глухослепые...
– Простите, не понял. Но ведь все, что наша машина нашла у великих композиторов, все, что она расшифровала в их творчестве, глубоко эмоционально. Не правда ли?
– Допустим, эмоционально, не спорю.
– Значит, машина обладает эмоциями, электронными эмоциями, которые мы ищем.
– Эх вы! Не Ланской вы, а Ленский, ну прямо Ленский!
– Простите, но пока что машина стала поэтессой, а не я. Мне и двух строчек не срифмовать.
– Поэтессой, - раздраженно перебил Кунегин.
– Поэтессой стала, да не машина! Почему, когда ее программировала влюбленная девочка, она "пела" о любви, о незабудках, потом о перстне и разлуке навеки.
– Виноват. Не знаю, право...
– А надо знать! Нам надо знать, если мы с вами настоящие ученые, а не званьеносители, которые выводят на орбиту пустые идеи! Почему машина узнает в Двадцатой прелюдии Шопена строчки реквиема? Почему в творчестве Бетховена выбирает "Аппассионату"?
– В самом деле почему?
– Ответ надо искать в том, куда смотрел человек, ее наставник!
– Как? Неужели портреты?
– Да. И портреты тоже. Вы знаете, что такое подсознание? Портреты стояли перед глазами того, кто направлял, определял работу машины. А она, машина, лишь воспроизводила, понимаете, воспроизводила его чувства, человеческие, а не машинные, эмоции!
– Профессор, куда же вы?
– Куда? На "Красную стрелу". Еще успею.
– Зачем?
– Надо сказать кое-кому, что никогда машина не заменит человека на земле, что бы там ни говорили ученые мужи на научных симпозиумах! И я вместе с ними...
– А как же с искусственным интеллектом?
– Можно создать "электронный ум", но нельзя создать "электронное сердце"! Пусть это отрицание и будет вашей докторской! Не успокоюсь, пока не скажу об этом кое-кому. И боюсь услышать в ответ: "Я другому делу отдана и буду век ему верна". Но я все-таки попробую!
И дверь захлопнулась за ним.
Без фантазии нет науки.