Элемент Водоворота

Гениальный Идиот

– Саске-кун, ты очень похож на своего брата, да упокоится он с миром, ага! – Блондин расплылся в презрительной улыбке. – Жуткий был тип, мрачный, молчаливый! Как зыркнет своими проклятыми красными глазами, бр-р-р! – Парень поморщился.

– Дейдара! – осадил Кисамэ, и Саске почувствовал прилив благодарности к суровому мечнику. – Ты же знаешь, о покойниках или хорошо, или…

– Молчу-молчу, да, – вновь заулыбался тот. – Никакого чувства прекрасного, ага, – заговорщицки добавил он, проходя мимо Саске и едва заметно кивнув в сторону Хошигаки, – только грубая сила, – он скривил губы. – А ты как относишься к искусству, м? – Блондин возбужденно изучал его лицо, придвинувшись настолько, что Учихе пришлось собрать все силы, чтобы побороть острое желание оттолкнуть

его.

– Ну, смотря к какому, – пробормотал он, нарочито медленно наливая мисо в глиняную плошку.

Дейдара отскочил на пару шагов в сторону и презрительно смерил его диким взглядом.

– Есть только одно искусство, которое в состоянии отразить красоту мгновения, да! Искусство – это взрыв! – набрав в легкие побольше воздуха, он что было силы крикнул: – БАМ!

«Чертовы фрики», – закатил глаза Саске, вытерев расплескавшееся содержимое пиалы салфеткой и вспомнив предостережение Суйгецу.

– Уж помолчал бы ты, Дейдара, в самом деле! – В комнату, еле передвигаясь и скрючившись в три погибели, вошел пожилой мужчина, чью нижнюю половину лица скрывала маска. – Твое, с позволения сказать, «искусство» – просто бред собачий! Добрый вечер! Сасори, – представился он.

– Учиха Саске.

– Да-да, я знаю. Братец Итачи. Очень рад.

«Хотелось бы и мне сказать то же», – Саске натянул подобие вежливого выражения лица и кивнул. Затем примчался Тоби-Мадара, глупо подпрыгивая и радостно приветствуя всех присутствовавших, он заговорщически подмигнул Саске из-под маски и уселся за стол рядом с Кисамэ, беспрестанно дергая его просьбами передать то или иное блюдо. Хошигаки терпеливо передавал, сопровождая услугу глухим рычанием и закатыванием глаз.

Последним в столовой появился двуединый Зецу. Поздоровавшись с Саске на два голоса – хриплым и низким голосом черной ипостаси и писклявым ультразвуком белой половины – он присел за стол по правую руку от Саске. Расправив юбочку из зеленых веток и тоскливо ознакомившись с ассортиментом блюд, он немедленно высказался против употребления растительной пищи и прочитал небольшую лекцию о необходимости срочного перехода на продукты исключительно животного происхождения. Он также радостно пригласил нового товарища прийти на экскурсию в его оранжерею, разбитую в бывшей комнате Орочимару, и посетовал на то, что вверенных ему площадей катастрофически не хватает для выращивания всех тех многочисленных видов редчайших и ценнейших представителей флоры, которые он хотел бы разводить.

Саске потерял аппетит в ту же минуту, когда боковым зрением увидел, как Дейдара ест руками. И дело тут было вовсе не в слишком рафинированном аристократическом воспитании наследника мятежного клана: Дейдара не просто отказывался от использования приборов, он пережевывал пищу при помощи ртов, расположенных на его ладонях. Живое воображение и пытливый ум сыграли с Саске злую шутку, мысленно изобразив систему пищеварения его соседа, что и вызвало рвотные позывы и полное отторжение пищи.

Справившись с собой, Саске перевел взгляд на остальных. К счастью, Сасори вообще ничего не ел, чем сразу заслужил симпатию Учихи, правда, ненадолго. Мужчина сосредоточенно и, по его глубокому убеждению, совершенно незаметно собирал со всех тарелок масло, складывал его под столом в скляночку, которую затем спрятал в один из своих непомерно длинных рукавов. Поймав недоумевающий взгляд нового товарища, он неопределенно пожал плечами и пробормотал что-то про чертову экономию, вспомнив какого-то Какудзу и тут же возведя глаза к небу и пожелав последнему успокоения души.

Пейн и Конан мирно шушукались, загородившись от присутствующих свежей прессой. Кисамэ смачно отрыгнул, оглядывая разоренный им стол голодным взглядом и допивая седьмую кружку воды. Тоби беспорядочно тыкал вилкой по всем тарелкам в попытке съесть хоть что-нибудь, пока на лакомый кусочек не положил глаз Хошигаки. Вскоре на его тарелке выросла внушительная пирамида из разнообразных закусок, которая спустя мгновение с грациозной подачи самого Тоби оказалась на полу, сопровождаемая его слезливым возгласом

и язвительной фразой Сасори, что, будь с ними сейчас все тот же загадочный Какудзу, расходы на испорченные продукты были бы немедленно вычтены из и без того скромного жалования Тоби, причем на всякий случай в двойном размере. От соседа слева доносилось стройное трехголосое чавканье. Сосед справа, изобразив сладчайшую улыбку, витиевато выражал надежду, что Саске не станет возражать, если после его безвременной кончины в отведенной ему комнате будет устроена еще одна оранжерея. Саске не выдержал и с грохотом отодвинул стул, пожелал всем приятного аппетита и удалился из этого сумасшедшего дома в свою комнату, ключ от которой и краткие пояснения о месторасположении в бесконечном лабиринте коридоров, дала ранее Конан.

Тихий стук в дверь прервал и без того беспокойный сон, полный тревожных мыслей. Саске поднял голову с подушки, мгновенно активировав Шаринган и сжав рукоять катаны. Первое знакомство с Акацки ясно дало понять, что в этом, с позволения сказать, убежище можно было ожидать чего угодно. В долю секунды оказавшись у входа в комнату, он распахнул дверь и увидел бледное лицо Конан, прижимавшей указательный палец к губам.

– Ты должен пойти со мной, Саске-кун, – едва слышно проговорила она. – Он хочет поговорить с тобой.

– Пейн? – удивился юноша, устремив на нее пристальный взгляд алых глаз, однако все же опустив катану. Конан и Пейн, если опустить обилие пирсинга на лице последнего, показались ему наиболее адекватными из всех участников Акацки.

– Не совсем. Пожалуйста, пойдем. Нас не должны увидеть.

Саске пожал плечами и послушно последовал за ней по пустым коридорам убежища, с помощью Шарингана сканируя, нет ли поблизости Мадары или этого вездесущего Зецу. Все было чисто, однако Конан постоянно недоверчиво оглядывалась, будто бы тоже что-то проверяя. Наконец, она остановилась возле угловой комнаты, еще раз осмотрелась и открыла дверь в темное помещение, пригласив своего спутника войти. Освещенная лишь узкой полоской белесого лунного света из наполовину задернутого тяжелой шторой окна, комната казалась слегка зловещей, однако Конан наконец расслабилась, заперев дверь на ключ изнутри.

– Он здесь, Нагато, – произнесла она, проходя вглубь комнаты.

– Тоби и Зецу? – поинтересовался приглушенный, слегка хриплый мужской голос из дальнего угла, где Саске сразу же почувствовал сильную, очень сильную чакру.

– Их нет в убежище, я проверила трижды.

– Кто ты? – Учиха инстинктивно нащупал рукоять катаны и приготовился атаковать. – Что тебе от меня надо?

– Оружие тебе ни к чему, я хочу просто поговорить, – продолжил невидимый собеседник.

Саске напряг зрение, пытаясь разглядеть говорившего, однако даже Шаринган смог выловить в кромешной темноте лишь странного вида конструкцию, похожую на огромную деревянную бочку, к которой были присоединены с помощью толстых черных прутьев шесть стальных саркофагов.

– Если хочешь говорить, то покажи свое лицо! – потребовал Саске, незаметно для себя повышая голос.

– Ты прав. Так же сказал мне тогда и твой брат. Конан, свет, – полупросьба-полуприказ, который был немедленно исполнен.

Представшее перед глазами юного Учихи зрелище не шло ни в какое сравнение ни с ртами на ладонях Дейдары, ни с голубым цветом кожи Кисамэ, ни с ветками-челюстями Зецу. В ту самую бочку, которую он разглядел с помощью Шарингана, было по пояс помещено неестественно худое, совсем истощенное тело мужчины. Руки его были погружены в стальные канистры, а из спины торчала дюжина длинных черных прутьев, по которым струилась чакра, наполняя собой саркофаги с шестью телами. Длинные красные пряди его волос спускались почти до острого подбородка, обрамляя впалые щеки, закрывая всю правую половину лица. Юноша прищурился, рассматривая тонкие черты: высокие скулы, прямой нос и большие, глубокие сиреневые глаза, будто подернутая рябью водная гладь. Если бы не болезненная худоба, его лицо можно было бы даже назвать красивым и располагающим к себе.