Элемента.N
Шрифт:
«Ну, наконец—то хоть один адекватный человек!»
— Господи, о чём мы только думали, — расстроился мужчина. — У неё такие широкие зрачки и безумный взгляд. Вряд ли она нас даже слышит. «Не безумный, а расфокусированный, но я сейчас соберусь. А зрачки широкие, потому что здесь темно, тупица».
Она несколько раз моргнула и поискала глазами Изабеллу.
— Белка, — прошептала она, и снова откашлялась, — Ты меня слышишь?
— Слышу Ева, слышу, — услышала она приятный голос девушки. — Ты как?
— Нормально, — ответила Ева, шёпотом,
— Я помогу, — ответила девушка радостно и помогла Еве сесть.
— Ого! — увидела Ева свои ухоженные руки с тонкими пальцами и идеальным маникюром.
Спустив босые ноги на пол, встать она так и не смогла. Ноги не держали, дрожали и подкашивались.
Альберт Борисович бросился взять её на руки, но инициативу перехватил Арсений. И как принцессу в лиловом платье её на руках доставили к ближайшему толчку.
В узком пространстве небольшой туалетной комнаты Ева пыталась ослабить узел пряжки и избавиться от платья. Изабелла принесла её вещи и мужественно ей помогала. Потом девушку всё же пришлось выставить.
И, наконец, пописав, Ева к ужасу своему обнаружила не только неземной красоты кружевные трусики, но и, прости господи, идеальную интим-стрижку. В форме чего она сделана Ева, сидя, никак не могла разобрать. Тюльпан? Это было как-то неприлично, так ухаживать за мёртвой женой. И Еве стало даже неловко перед Эммой за свои небритые ноги. Хотя, вдруг в её время ноги ещё и не брили, так ей тогда будет нормально.
Ева попыталась натянуть джинсы, хотя ноги всё ещё тряслись. Она дёрнула их на бёдра — руки у неё тоже тряслись — но застегнуть так и не смогла, хотя специально уточнила совпадёт ли размер. Кое-как натянула свитер. Ей было плохо, всё тело покрылось испариной. Надо валить отсюда — её начинало тошнить от вида этого унитаза.
— Ева, ты как? – спросила из-за двери Белка.
— Нормально, — ответила она, встала, держась за стенку, и попыталась сделать несколько шагов. Чёртова тошнота не отступала. Хорошо, что она не смогла отойти далеко — её вырвало.
— Пресвятая Либертина, неужели я так и не отползу сегодня от этого унитаза? — взмолилась она вслух и не поняла, что удивило её больше: звук её голоса, то, что она сказала или то, что она почувствовала? Она с ужасом прижала руку к низу живота. «О боже! Нет! Нет! Нет!» — умоляла она яркую лампочку на потолке.
Её блестящий самоуверенный план спасения женщины только что провалился. Анна Гард была беременна, и эта маленькая жизнь внутри Евы только что ожила вместе с ней.
— Ева! — кричала ей из-за двери Изабелла, но она её не слышала. — Ева!
Дверь открылась и, увидев её на полу, девушка кинулась ей на помощь.
— Ты упала? Ударилась? – она встала перед ней на колени, пытаясь получить ответы на свои вопросы.
— Нет, со мной всё в порядке, — улыбнулась она ласково, поправив рыжую прядь волос Изабелле за ухо, смутив этим девушку. — Всё
— Ева, ты не любишь брют, — напомнила Изабелла и помогла ей подняться.
— Правда? – удивилась Ева, — А мне кажется, просто обожаю. И знаешь, я невыносимо хочу есть.
Глава 23. Марта и Тео
В столовую Замка Кер лысым сёстрам полагалось приходить только после того как все поедят. А если в то время, как они уже начинали есть, прибегал какой-нибудь опоздавший, они обязаны были встать и выйти, и продолжить свою трапезу только после того как убедятся, что столовая пуста. Это было унизительно, но, унижение — это и была основная часть их наказания, поэтому никто из них не роптал.
Находились даже те, кто им завидовал. Ещё бы! Ведь как бы тяжело они не были наказаны — у них было тело, они чувствовали вкусы и запахи. И на самом деле это было зря — еда в столовой была отвратной. И противная, худая как сушёная вобла повариха любила своих посетителей ещё меньше, чем они любили её еду.
Как вообще могла работать поваром женщина, которая недовольно морщилась даже от запаха воды и ненавидела готовить, Агата никогда этого не понимала. Но её мнения никто не спрашивал, и есть приходилось то, что дают.
К слову сказать, Агату повариха любила даже меньше, чем готовить, поэтому всегда норовила подсунуть ей самые худшие куски под видом того, что больше ничего не осталось: засохший хлеб, суп без единого кусочка мяса, подгоревший рис на гарнир и кусок рыбьего хвоста на второе. И редко когда Агате удавалось это съесть за один присест, пару раз обязательно нужно было встать и выйти. Но это была единственная доступная ей еда — деваться было некуда.
С того дня как они подружились с Беатой и научились общаться с помощью Лулу они стали ходить в столовую вместе. И Агата узнала, что приветливая и улыбчивая Беата сумела расположить к себе хмурую повариху. Та не размазывала ей по тарелке соус так, что невозможно было взяться руками и не испачкаться, не толкала тарелку с борщом, чтобы он разливался на поднос, и не окунала в стакан компота свои пальцы, подавая его. И повариха делала вид, что не замечает, что они оставались, когда приходили посетители, которые поднимали руку в знак того, что не возражают, чтобы Сёстры не выходили. И эта благодать теперь снизошла и на Агату.
— Как ты сумела покорить её сердце? – едва шевеля губами, спросила Агата, с удовольствием глотая ароматный бульон.
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Она всегда казалась мне несчастной, и я старалась её подбодрить и поблагодарить, пусть даже только улыбкой и поклоном. Она ведь тоже здесь, словно пленница, среди своих ненавистных кастрюль.
— Никакая она не пленница, — возразила Агата. — Работает здесь добровольно и за зарплату.
— Почему же её никто никогда не подменяет? И она всегда одна?