Элементарно, Ватсон!

Брэдли Алан

Затем вновь замолчал на некоторое время.

— Я боялся. Они хотели, чтобы я поговорил со стариком на эяк. Но они понятия не имели, что носителей эяк не осталось. Когда умерла моя бабушка, язык умер вместе с ней. Я знаю, как он звучит, но сам умею разве что ругаться на нем.

Как рассказала мне позже Кейт, эяк — это язык коренного населения Аляски с востока Кордовы и запада Якутата. С юга его вытеснили тлингиты, с севера — атабаски, с запада — алеуты, и Кейт говорит, что после прихода белых взрослые заставляли детей учить английский, чтобы у

них не возникало проблем, когда вырастут. Когда детей отправляли в школы БДИ of Indian Affairs) в Ситке и на «Большой земле» [67] , там их иногда даже били, если они говорили не по-английски. Поэтому носителей эяк почти не осталось, за исключением разве что нескольких стариков.

67

Также «Внешний мир» — так жители Аляски называют остальные континентальные штаты США, а иногда и любое место за пределами Аляски.

Вроде того деда в хижине.

— Они проделали такой путь, потратили кучу бензина, чтобы привезти меня, — сказал Тоутмофф. — Пойми они, что я не говорю на эяк, вполне могли бы меня прикончить.

Он снова замолк. Я уже начал привыкать к его паузам. В них был свой ритм, он словно выпускал некоторое количество слов, а потом останавливался, чтобы подзарядиться. Чем страшнее становилась история, тем ужаснее делалась его речь.

— Старик догадался первым. Начал сигналить мне за их спинами. Я думаю, вдруг он и по-английски знает. Такие он бросал на меня взгляды. Они снова мне врезали, ну я и говорю те слова, что знаю. Мокрый снег. Сухой снег. Метель. Медведь. Волк. Рыба. Бобер. Сиська.

Думаю, последнее он говорить не собирался, потому что тут же снова покраснел.

— Я перемешал их и выдавал в разном порядке, чтобы они решили, будто это целые фразы. Они твердили, чтобы я сказал ему подписать бумаги. Младший вытащил пачку и помахал перед его носом. Думаю, старик притворялся, что он слабее, чем на самом деле. Так вот, он тряс головой и стонал. — Тут Тоутмофф впервые за все время улыбнулся. — За те из его слов, что я понял, мамка вымыла бы мне рот с мылом. — Он пожал плечами. — Только они-то все равно ничего не поняли.

Пауза.

— Думаю, я провел там день и ночь. Окна были закрыты. Мне показалось, очень долго. — Пауза. — Один раз, когда младший вышел, а старший топил печь, старик что-то мне прошептал.

Мы ждали. Кейт снова замерла. Не уверен, замечала ли она нас с Максом и Маттом хотя бы краем глаза, так она сосредоточилась на словах Тоутмоффа.

— Меня мучали голод, жажда и похмелье, а потому я точно не уверен, но вроде бы он произнес: «Передай Мире, я сказал „нет“.»

Пауза, очень долгая.

— Должно быть, я отрубился, потому что следующее, что помню, это как очнулся на скамье перед входом в конференц-центр, и парень из общественного патруля пытался разбудить меня и засунуть в фургон, чтобы отвести в приют брата Франциска.

Там еще был коп. Я пытался рассказать ему, что случилось, но он, похоже, решил, что я пьян, и не стал слушать.

Кейт ничего не сказала, но я этому копу не завидую.

— Я провел в приюте пару дней, пока мне не стало лучше. Не знал, что делать. А потом вспомнил отцовского друга Макса.

Он впервые посмотрел прямо на Кейт.

— Я боюсь за старика.

И откинулся на спинку стула. История кончилась.

Выждав минуту, Макс осушил свой пятый — или шестой — мартини и откашлялся.

— Благодаря Виктории я по уши завяз в мерах безопасности, — сообщил он, глядя на Кейт. — Теперь моя жизнь мне не принадлежит — и тебя за это тоже следует поблагодарить, — иначе я бы сам все выяснил. Когда я услышал, что ты в городе, подумал: может, ты разберешься.

Кейт посмотрела на меня.

— Мы застряли здесь из-за непогоды, которая продлится еще день или два. Вполне могу разобраться. — Она повернулась к Тоутмоффу. — Я должна задать тебе несколько вопросов, Гилберт. Мы тут не обсуждаем, что хорошо, что плохо. Не торопись, расскажи мне все, что сможешь вспомнить.

Тоутмофф кивнул, не поднимая глаз.

— Когда тебя сажали в самолет, там был асфальт или гравий?

— Гравий.

— Ты слышал другие самолеты?

По-прежнему не поднимая глаз, он начал потирать ногу. Затем кивнул.

— Какие самолеты? Маленькие? Реактивные?

— И те и эти.

— Реактивные? Близко?

— Очень близко.

Кейт кивнула.

— Ты можешь предположить, в какой самолет тебя посадили?

— Похоже на «сессну», — ответил он. — Они оба сидели впереди. Может, «сто семьдесят вторую». Но может, и «сто семидесятую».

— Хорошо. А что насчет этих двух мужчин? Как они выглядели?

— Они были белые.

— Молодые? Твоего возраста? Или старые? Как Макс?

— Старые, — ответил Тоутмофф. — Как вы.

Макс засмеялся. Точнее, закудахтал. Кейт его проигнорировала.

— Высокие? Или низкие?

Тоутмофф пожал плечами.

— Наверное, чуть выше меня. — Он был ростом около пяти футов шести дюймов.

— Толстые или худые?

Он снова пожал плечами.

— Старший был костлявым. Младший — мускулистым.

— Волосы длинные или короткие? Какого цвета?

— Старший ни разу не снял кепку, но за ушами торчали седые волосы. Младший — блондин, и загривок у него был весьма лохматым.

— Как они говорили? Подвывали, как южане из Теха-а-аса? Или ахали, как северяне из Ба-ахстана? Или гундосили, я не знаю, как Сильвестр Сталлоне?

Тоутмофф покачал головой.

— Говорили, как белые.

Кейт кивнула. Она ничем не выдала своего нетерпения или раздражения.

— Во что они были одеты?

— Джинсы. Ботинки. Куртки. Бейсбольные кепки.

— Кепки? — переспросила Кейт. — А на них? Скажем, символика «Шеврона» или «Сиэтл сихокс»?

Тоутмофф подумал.

— У младшего на кепке было лого «Анкоридж эйсис».