Елена Блаватская
Шрифт:
Елена Петровна писала всем тем, кто мог бы оказать ей содействие, поддержать Теософическое общество. Рассчитывая на отклик, она написала письмо И. П. Минаеву, выдающемуся русскому востоковеду, основателю отечественной индологической школы. И. П. Минаев был широко известен своими трудами по буддизму, философии и лингвистике, исторической географии, фольклору, средневековой и новой истории Индии. Свое двухлетнее путешествие по Индии он описал в книге «Очерки Цейлона и Индии», вышедшей в 1878 году.
Блаватская во всех своих начинаниях надеялась на крупный успех, поэтому ей было очень важно заполучить в союзники крупного русского ученого. Вряд ли она догадывалась, что И. П. Минаев
Письма Гималайских Братьев получали разные люди в разное время и в различных странах. Первое письмо было получено теткой Надеждой в Одессе в 1870 году, последнее — Анни Безант в Лондоне в 1900 году. Немало писем «махатм» приходило на имя сподвижника Блаватской, президента Теософического общества Генри С. Олкотта, начиная с 1875 года. Целая кипа писем свалилась на голову (в буквальном смысле) Альфреда Синнета. Самое большое количество писем написал «махатма» Кут Хуми.
За письмами «махатм» стоял диковинный, ни на что не похожий мир. Для Блаватской воображаемое всегда было выше существующего на самом деле.
Недаром самые сильные ощущения она испытывала в снах. Письма «махатм» содействовали ее общению с людьми, в которых она была заинтересована, на другом — высоком и неземном уровне. Эти исписанные нервным почерком кусочки бумаги гармонизировали человеческий хаос, преодолевали в человеке надлом, расширяли пределы его возможностей. Письма «махатм» были вызовом миру честолюбивых посредственностей. Они смиряли гордыню тех людей, кто тягостную раздраженность выдавал за резкость и изящество ума, а безудержное возношенье сомнительных добродетелей — за привило хорошего тона.
Единственное, чего на дух не выносила Елена Петровна, так это оседлый образ жизни. Каждый прожитый ею год с того времени, когда она пустилась в бега, — это калейдоскоп стран, городов, людей. Однако не внешняя мишура была для нее смыслом жизни.
С политической точки зрения появление Блаватской в Индии, американской гражданки, русской по происхождению, было событием неординарным и не могло остаться не замеченным английскими властями.
Елена Петровна заявила без обиняков, что приехала в Индию по совету «махатм» специально для того, чтобы обогатить свои эзотерические знания новыми разысканиями. Иными словами, это было ее настоящее паломничество на духовную родину. Она не собиралась путешествовать в обычном смысле этого слова. Ее интересовало другое — обретение духовной истины.
Блаватская, обладая острым писательским зрением, в дневниковой форме зафиксировала в путевых очерках «Из пещер и дебрей Индостана» свои наблюдения, настроения и мысли, которые появились в результате ее прикосновения к стране своей детской мечты. Однако она больше всего надеялась укрепить отношения с «махатмами», с теми, кто уже получил духовную свободу и даже приобрел сверхъестественные способности: был способен творить чудеса, управляя природными стихиями.
Как писал А. Бэшем:…уже в одном из поздних гимнов «Ригведы» сообщается о необычных святых людях, отличных от брахманов (представители высшей жреческой касты, «дваждырожденные». — А. С.). Их называли «молчальниками» (муни): одеждой им служил ветер, и, напоенные собственным молчанием, они были способны подниматься в воздух и парить, как птицы или полубоги. Считалось, что муни, испивший магическую чашу бога Рудры, легко читает мысли людей».
Имя «махатмы» Мории возвращает нас в древнюю историю державы Маурьев, в IV–II века до новой эры. Среди представителей династии Маурьев наибольшую известность
Основное впечатление, которое Блаватская вынесла из ознакомления с Индией религиозной, — впечатление ее исключительной сложности. Она поняла, что к этой Индии вряд ли возможно прилагать какие-то обычные мерки и масштабы. Оценки окажутся односторонними и, следовательно, неверными.
Но то, что Блаватская увидела и узнала, показалось ей в самом деле небывалым и неслыханным, Это был совершенно новый мир, в котором существовало, однако, если внимательно к нему присмотреться, много такого, что ей было хорошо известно по прежним путешествиям в другие страны.
Это был чрезвычайно значительный духовный мир. Культурно-религиозная традиция в нем не пресекалась тысячелетиями — вот что его в первую очередь отличало. И дух человеческий при этом не отучнел, не одряхлел, не распался.
Уже одно это таило в появлении подобного мира какой-то глубочайший смысл, какую-то божественную цель.
Но чем больше она всматривалась в Индию реальную, тем меньше что-либо в ней понимала. Побывав в этой стране, по крайней мере, дважды, она пришла к выводу, что узнала ее поверхностнее, чем созерцая со стороны.
«Каноны», «догматы», «точки зрения» не давали ответа на вопрос — существует ли на самом деле Гималайское Братство?
Адекватные орудия познания мистической Индии находились у безымянных странствующих учителей, у «шраманов» (буквально: «бродяги»), не особенно выпячивающих себя на публике и уединенно живущих в окружении немногочисленных учеников в своеобразных индийских скитах — ашрамах.
Из этих ашрамов она надеялась выбрать один-единственный — настоящую, не подложную скинию индийской духовности. Ей поначалу казалось, что возвышенное, сосредоточенное чувство благоговения к Индии, охватившее всю ее еще в детские годы в Саратове, способно совершить невероятное: привести прямо в Гималайское Братство.
Прискорбная наивность, с какой Блаватская цеплялась за эту надежду, была достойна уважения, и не более того.
Нельзя отрицать, что появление в ее сознании образа «махатмы» Мории дало всей ее жизни мощный импульс. Ясно при этом, что идея Хранителя зародилась и долго вынашивалась в ее подсознательных интуициях в связи с комплексом безотцовщины. Она не могла смириться со спорадическим, от случая к случаю, появлением рядом с ней отца, Петра Алексеевича Гана.
Была ли Блаватская живой богиней? Нет, конечно. Она была ученицей, адептом полубогов, а точнее — отшельников, «махатм», которые приобрели сверхъестественные способности, недоступные простым смертным.
Блаватская была вся пронизана иррациональной стихией, одержима демонами, витающими между добром и злом. Отсюда в ее воспоминаниях о себе так много путаницы, просто бессмыслицы и несуразностей. От демонизма, граничащего с сатанизмом, она не освободилась до самой смерти.
Блаватская пыталась обрести новое равновесие, исходя из нетрадиционных для Запада предпосылок, выработанных философско-мистической и религиозной мыслью индусов и связанных с теориями перевоплощения и переселения душ, с законом кармы и с мокшей — возможностью абсолютного освобождения от земных перерождений духовно развитых людей. Это обращение к древней мудрости, как она полагала, будет способствовать универсальному перерождению к лучшему и дальнейшей эволюции человеческого рода.