Елена Троянская
Шрифт:
Мы с Менелаем прошли на свою половину. Светильники уже горели, на блюдах лежали душистые травы, и воздух благоухал. Я была счастлива и возбуждена после прожитого дня. Это возбуждение подхватит меня и, как спортсмены — победителя, перенесет на своих плечах навстречу желанию. Впечатления дня, разделенные с Менелаем, сблизили меня с ним; сейчас он крепко обнимет меня, и его страсть растопит мою холодность.
Ничего подобного не произошло. Ледяная луна и ее бесстрастная богиня смотрели в окно, и под их взглядами я снова окоченела.
Так
Артемида, холодная богиня-девственница, которая управляет луной, глядя на нас в ту ночь, после праздника на берегу Еврота, наверное, пожалела нас. Ей удалось убедить благую Деметру, которая споспешествует плодовитости дома Тиндарея, оказать нам милость, несмотря на безразличие Афродиты. Ведь для чадородия не требуется страсти, и способность к деторождению не влечет за собой желания, хотя часто они сопровождают друг друга.
Итак, через три месяца после свадьбы я понесла.
Слишком молодой для материнства меня не считали: к моменту рождения ребенка мне исполнится шестнадцать лет. Столько же было матери, когда он родила Клитемнестру, Клитемнестре — когда она родила Ифигению. Я и сама не думала, что мне рано рожать. Я воспринимала предстоящее материнство как совершенно естественное. Оно не требует мудрости, довольно любви и сил. По крайней мере, так я полагала — вместе со всеми.
После этого дверца моей клетки захлопнулась окончательно. Менелай относился ко мне, как к хрупкой птичке, которой опасен любой ветерок. Он запретил мне гулять одной по склонам Тайгетских гор, бегать, состязаться в ловкости с Кастором и Полидевком, которые были не прочь вовлечь меня в свои забавы, если выпивали не очень разбавленного вина. Менелай потребовал немедленно это прекратить. Мне необходимы тишина и покой. И только нежность в голосе и улыбка выдавали его радость.
Мать волновалась, словно появление очередного внука — событие пугающее и невероятное. Порой она становилась серьезной, рассказывала мне о трудностях родов и выращивания младенца. А то вдруг делалась смешливой и легкомысленной. «А Зевс-то скоро станет дедушкой», — однажды шепнула она мне, прижала ладонь к губам и рассмеялась. Я тоже.
— Матушка… — Я осторожно подбирала слова. — Я знаю, что я смертна. И мой ребенок тоже должен быть смертным. Но вдруг… Зевс отметит его своим благословением? Я не знаю — как боги обычно относятся к своим внукам?
— Боюсь, они не проявляют к ним никакого интереса, — грустно ответила мать. — Так же как и к тем смертным, к которым… ненадолго проявили интерес. Но след божественного происхождения пребудет в потомках. Этого, милая Лебедушка, у нас не отнимешь. Это, если хочешь, наша
Ни младенец не умер, ни мать… Эти слова напомнили мне, что я не дерево, которое блаженно плодоносит, не рискуя жизнью ради появления яблока или персика.
— Зови меня Пиелой, толстушка, — говорила курносая женщина. — Все меня так зовут.
Она уперла руки в бока и смотрела на меня.
— А я тебя уже видела. Я ходила смотреть состязания девушек. Так что не воображай, будто ослепила меня своей красотой. Мне нет дела до твоего лица, меня волнует только пузо. Вопрос в том, все ли с ним в порядке? Вот что нас должно волновать. Нука, ложись, я тебя осмотрю.
Я послушно вытянулась на кровати, она мяла мой живот и прикладывала к нему ухо. Руки у нее были ласковые в отличие от манеры говорить.
— Вроде бы все в порядке, — заключила она и встала. — Так, говоришь, ты должна родить в середине зимы?
— Нет, ближе к концу.
— Это хорошо. А то как бы я карабкалась в гору, когда она заледенеет? Теперь, деточка, ты должна есть пищу, которая будет поддерживать воду в твоем организме. Пища, которая поддерживает огонь, может вызвать схватки до срока. Поэтому ни лука-порея, ни уксуса. Да, это нелегкая диета. Но и работа нам предстоит не из легких. Если будут вопросы — посылай за мной.
Она наклонилась и прошептала мне на ухо, как большой секрет:
— Люди ничего не знают ни о родах, ни о младенцах. Не слушай дураков. Всегда спрашивай меня.
Пиелу мне боги послали. Ее терпение было неисчерпаемо: я задавала бесчисленные вопросы. Но на один — почему моя фигура не изменилась — она не смогла ответить, только покачала головой: «По-разному бывает, деточка, по-разному».
Я гадала про себя: может, моя фигура остается такой же изящной, как всегда, благодаря моему божественному происхождению? И еще я думала: возможно ли, чтобы женщина, в которой есть хоть капля божественной природы, умерла при родах? Не служит ли она защитой? Но я не могла спросить об этом Пиелу — ведь с подобным ей не приходилось сталкиваться.
Менелай вел себя, как старая бабка, он суетился и паниковал куда больше матушки, всего опасался и остерегался. Когда мы были вместе, он прикрывал меня руками. Однажды он хотел меня заставить носить вместо оберега ужасное золотое ожерелье, но я категорически отказалась: его тяжесть была непомерной.
Он стал готовить оружие и доспехи для будущего, как он полагал, мальчика.
— Он станет воином, — заявил Менелай, с гордостью показывая только что сделанные щит и меч.
Я коснулась золотой рукоятки меча с прекрасной инкрустацией, на которой были изображены воины, преследующие льва. Все мечи кажутся прекрасными, когда смотришь на них, забывая об их кровавой работе.
— А как мы назовем… его? — спросила я.
— Я уже придумал имя! — гордо заявил Менелай. — Никострат, что значит «побеждающая армия»!
— Я понимаю, что это значит. Но сможет ли он оправдать такое имя?
— А разве может быть иначе? — ответил Менелай, но слегка растерялся.
— А если родится девочка?
Он пожал плечами.
— Тогда назовем ее в честь чего-нибудь красивого — цветка или нимфы.
— Мне нравится имя Гермиона.