Елена
Шрифт:
— Не вчерашний, а сегодняшний и до архива очень и очень далеко, Константин Алексеевич, — живо откликнулась Елена, почувствовав обиду Коржова. — Сегодняшний они день, понимаете, но мы уже в газете говорим и о завтрашнем, который начинается сегодня. К этому же призвал нас съезд партии.
— Смотри, журналистка, не разгони наши бригады, ведь они, понимаешь, поверили, поверили в свои силы, — повторил Коржов, — а сколько дают дешевого мяса на зеленых кормах! Не знаю, как там у вас, газетчиков, выходит, — продолжал он нервно, — с одной стороны, «ура», а с другой — по голове…
— Не
— Не понимаешь? А один рядочек в газете и — на все крест.
— Какой рядочек? Какая строка?
— А вот такая: «…коржовские бригады свою роль сыграли, их время прошло. Теперь ставятся новые задачи».
— Где это? — забеспокоилась Елена. — В статье Чабаненко? Не может быть… Да, есть… Очень неудачно сказано, — призналась Ивченко, и Коржов за многие километры от областного центра услышал ее тяжелое дыхание. — Совсем плохо. Время их не прошло, Константин Алексеевич. Они делают много хорошего, нужного, полезного.
— А вы трах-бах и конец…
— Не надо, я прошу вас, не надо так переживать из-за одной неудачной фразы.
— А что прикажете, Елена Ивановна, песни распевать? — с горечью ответил Коржов и повесил трубку.
Саша тоже остался недоволен.
— Сама назвала брошюру «Крылья», а теперь эти крылья рубанула. Мол, время ваше прошло.
— Не придирайся к строчке. Ведь все остальное в статье правильно. Основная мысль, направление.
— Остальное. А это? Автор написал, а ты проштамповала, не подумала…
— Не забывайте, что вы, Елена Ивановна, сейчас на самостоятельной работе, — говорил на планерке Савочкин, — отделом заведуете, а не с куклами играете и неряшливость вам прощать не будут!
— Очень важная и нужная статья Чабаненко, — сказал в тот же вечер Захаров, приехавший из района. — Это то, чего требуют интересы народа. Надо нам этот вопрос держать в центре внимания читателей. А эта фраза — пресловутая ложка дегтя в бочке меда. Как все-таки важно в нашем деле, Елена Ивановна, обдумывать каждое слово, каждую формулировку и предложение, — Захаров тяжело встал со стула, и Лена заметила, как подергивается его веко, как бледность покрыла лицо. — Мы же самая правдивая в мире печать и самая справедливая, не то что буржуазные газеты, распространители «уток», — продолжал Захаров. — Я это сам наблюдал, когда бывал за границей. Они сегодня легко отказываются от того, что сообщили вчера. А нам верят! Верят! И мы поменьше должны ошибаться, Елена Ивановна. В статье Чабаненко, по сути, все хорошо, а передовых людей «мимоходом» обидели ни за что ни про что. Кто после вас вычитывал статью?
— Не имеет значения. Я подвела газету, выносите взыскание. Я материал готовила.
— Обоим нам надо всыпать по первое число, — вздохнул Захаров. — Моя подпись под газетой, хоть полосу вчера не читал.
— Так как же быть?
— Считайте, что устный выговор вы уже получили, — снова опустился на стул Захаров. — И о письменном подумаем тоже, на редколлегии поговорим о таких вещах. Не только вы грешите, сколько еще неточностей, ошибок! А сейчас у нас серьезная задача: исправить ошибку.
— Поправку дать?
— Это легче всего, — покачал головой Захаров. — Иное требуется.
— Константин Алексеевич такой статьи не напишет.
— Откуда вы знаете?
— Он мне звонил. Обиделся. Даже не попрощался.
— Часто бываете у Коржова, Елена Ивановна, а не знаете человека. Он же умный. Прекрасно понимает что к чему и знает, что каждый раз жизнь выдвигает новые формы достижения единой, поймите, единой цели. Вы извинитесь и объясните честно нашу ошибку. Езжайте. Я прошу вас от моего имени тоже извинитесь. А статью он с вашей помощью напишет и, надо полагать, интересную, боевую.
XXVI
В последнее время Елена заметила, что Саша стал молчаливым и раздражительным. Говорил односложно, старался избегать расспросов.
— Зазнался ты изрядно, — вздохнула она, убирая со стола, — как только бригадиром назначили. Не узнать тебя. Не даром говорят, что некоторые товарищи при первом же выдвижении нос начинают задирать.
— Ты, я вижу, подводишь теоретическую базу под свои формулировки, — нахмурился Александр.
Он отвернулся и взволнованно зашагал по комнате. Уже не раз порывался начать этот нелегкий разговор с Еленой, но то ли не хватало силы воли, то ли решительности, он откладывал его на час, на день, на неделю, тяготясь и мучаясь.
Слова Шабадаша «я без боя не сдаюсь», приобретали все более конкретное выражение. В последнее время он забрасывал Елену пылкими письмами, напоминая о их старых привязанностях.
Елена не скрывала их от мужа, а потом даже не читая, стала уничтожать. Она верила, что Саша разберется что к чему. Ведь он все знает о ее отношениях с Виталием в студенческие годы… «Но каковы эти отношения теперь? — терзал себя подозрениями Александр. — Неужели все возвратилось вновь? Это уже он должен и обязан знать. Почему молчит Елена?» Последней каплей переполнившей чашу Сашиного терпения, был неожиданный приезд Виталия в город. Он заявился в сельскохозяйственный отдел редакции навеселе с букетом цветов, тортом и вином.
— Что все это значит? — возмутилась Елена. — Сейчас же убери все это и уходи немедленно.
— Только вместе с тобой. Давай поговорим, — решительным голосом сказал Шабадаш.
Елена накинула кофточку и вышла вместе с Виталием. Всего этого Саша, разумеется, не видел. Он зашел за Леной в редакцию. Лифтер сообщила ему, что Елена Ивановна только что вышла из редакции с молодым человеком, пришедшим с цветами и угощением.
Александр увидел их в двух кварталах от редакции, в театральном сквере, прозванном пенсионным, потому что пожилые люди часто коротали тут время, наслаждаясь тишиной и зеленью. Елена сидела на скамье, что-то резко говорила. Первым Сашиным желанием было незаметно подойти к ним, вмешаться в разговор, уличить обоих. Но он пересилил себя и решительно повернул домой.