Элеонора Дузе
Шрифт:
бой высказать свое мнение о Дузе. В ответе этих трех артистов,
кстати сказать, лишенном даже намека на зависть, выражалась гор¬
дость по поводу того, что появилась новая актриса, способная при¬
умножить славу театрального искусства Италии.
Историк театра Юлиус Баб124, включив в свою книгу о современ¬
ном театре вдохновенную главу о влиянии Дузе на театральное ис¬
кусство, отнес ее к плеяде провозвестниц современного театра, ибо
своей игрой
из родоначальниц театра ансамбля, обладая способностью живо изо¬
бражать на сцене каждый человеческий образ. Он отмечал также, что
Дузе содействовала моральному очищению нравов и не меньше,
чем ибсеновская Нора, способствовала духовному возрождению
женщины .
* Герберт Френцель, Выступления Элеоноры Дузе и их влияние в Герма¬
нии (сообщение на конференции в Риме, посвященной столетию со дня рож¬
дения Дузе).
Увидев Дузе в Берлине, Гергардт Гауптман писал: «Для меня она
самая великая актриса, более того, она — олицетворение самого ис¬
кусства. Ее величие в том, что она никогда не идет по пути воссоз¬
дания внешней характерности, но воплощает внутреннее душевное
состояние персонажа, отчего и сам характер приобретает в
конечном итоге четкую форму и вполне определенный рисунок. В
этом как раз и состоит весь секрет современного искусства.
Раньше брали определенные образы и ставили их в какую-ли¬
бо психологическую ситуацию; теперь же берут определенную
психологическую ситуацию, которая влияет на логическое развитие
образа.
Итак, Элеонора Дузе предстает совсем в новом свете, и становят¬
ся понятнее причины ее успеха. Значение ее возрастает и оттого, что
она первой вынесла на сцену психологическое искусство, которое
распространяется сейчас по свету, из романа переходит в театр, ста¬
новится излюбленной темой литературных дискуссий и конферен¬
ций».
ГЛАВА XIII
После короткого отдыха в Каире в феврале 1894 года Дузе, по
договору с Чезаре Росси, возобновила свои лондонские выступления.
Они проходили с 3 мая по 16 июня в «Дэли-тиетр». Еще 20 февраля
она написала Росси из Египта, сообщив репертуар будущих гастро¬
лей, выбранный английским импрессарио Герлитцем. В него входили
«Дама с камелиями», «Федора», «Сельская честь», «Трактирщица»,
«Родина» и на выбор — «Одетта» или «Фру-Фру». Дузе просила
«смонтировать» этот репертуар и напоминала, что в Лондоне, как и
всюду за границей, нет суфлеров, что они вовсе не допускаются на
театре и что она считает это правильным. Она отмечала, что, кроме
«Дамы
нее, все остальные пьесы входят в репертуар труппы Росси, и по¬
этому лучше заблаговременно начать репетиции, чтобы все было под¬
готовлено как следует.
10 мая в присутствии членов королевской семьи был дай спек¬
такль в Виндзорском дворце. На долю Дузе, как всегда, выпал гран¬
диозный успех, однако остальные актеры играли слабо, и поэтому
труппа подверглась весьма резкой критике. Разочарованная, совсем
павшая духом, Дузе была охвачена сильнейшим желанием освобо¬
диться от непостоянства и случайностей кочевой жизни. Уже после
первых спектаклей, 8 мая, она писала Арриго Бойто: «Эта так на¬
зываемая «работа», за которую я снова принялась вчера вечером,
больше, чем когда-либо, кажется мне сейчас феноменальнейшей ие-
лепостыо и убожеством моей жизни да и человеческой жизни во¬
обще» *. Товарищи но сцене представлялись ей замкнутой, глухой ко
всему толпой, оркестром с расстроенными инструментами. «...Какая
низость! Подведут себе глаза, посыплют щеки мукой, растопырят ру¬
ки, раскроют рты и думают, что показывают жизнь!» **
Именно в это время, когда она пребывала в состоянии душевного
смятения, она узнала о новой книге Д’Аннунцио, название которой —
«Триумф смерти» — глубоко поразило ее. Она попросила Бойто при¬
слать ей эту книгу. «Название ее,— пишет Дузе в своем письме,—
просто великолепно. Может быть, вся наша жизнь — это триумф
конца?» Через несколько дней она снова писала ему: «Книгу эту
кончила... Каждая из нас, бедных, верит в выдуманные ею слова. Тот
инфернальный Д’Аннунцио тоже знает их все... Нет, я предпочла бы
лучше умереть в заброшенном уголке, нежели полюбить такую душу.
Все величие истинной смелости, вся доблесть мужества, нужного,
чтобы терпеть жизнь, вся безмерность мучительных жертв, все, что и
есть жизнь,— все низвержено в этой книге. Нет! Нет! Нет! Презирай¬
те меня, но я не приемлю ни «Фальстафа», ни Д’Аннунцио, то есть,
пет, Д’Аннунцио я просто ненавижу, но все же преклоняюсь перед
ним» .
Увы, несмотря на мудрое интуитивное предвидение, ненависть ее
довольно скоро развеялась, уступив место любви, ставшей впоследст¬
вии источником величайшей радости и неизбывных страданий. Пока
же она сердилась на «Фальстафа», который украл у нее Бойто. Надо
сказать, что как раз в это время последний отдал все свои знания и