Эльфдом
Шрифт:
«Да, доми» — тихо произнес эльф, все еще не улавливая смысл разговора.
«Ты знаешь, что мы ведем войну с Они. Что они замучают и убьют любого, кто не сможет защититься».
Его наконец-то озарило, он увидел большой знак с надписью: «Она На Что-то Злится». Ему стало не по себе. — «Да, доми».
«И ты просто дал им уйти?»
Не будь она так взбешена, было бы даже забавно наблюдать, как он осознает, что за правдой последует неминуемое наказание, но, будучи эльфом, он не мог соврать. — «Доми, я… мне… мне было все равно, что произойдет с ними».
Последний
«Доми?» — эльф посмотрел на разные двери, не зная, куда она посылает его.
«Иди домой, пакуй вещи и убирайся вон из Питтсбурга» — рявкнула Тинкер. — «Ты в Западных Землях не останешься. Я не потреплю присутствия здесь таких как ты — вы настолько ослеплены своей мелочной ненавистью, что заставляете страдать из-за нее абсолютно незнакомых вам детей».
«Доми! Прошу, здесь моя семья».
«А мне не важно!» — Она махнула рукой в сторону клеток для разведения и железного леса за ними. — «Радуйся, что я не выкидываю тебя в лес на радость местных тварей. Радуйся, что я не позволяю, чтобы тебя изнасиловали, избили до потери сознания и съели Они. Радуйся, что у меня больше морали, чем у тебя!»
Лицо эльфа больше напоминало маску мертвеца. — «Да, доми».
«Убирайся! Сейчас!» — заорала Тинкер.
Он поклонился и убежал.
Она повернулась к другим эльфам Клана Ветра, наблюдавших за этой сценой с открытыми ртами. — «Если кто-нибудь из вас допустит, чтобы еще один ребенок пострадал — будь то человек или эльф Клана Камня, или тэнгу — неважно, какой расы, если кто-нибудь допустит, чтобы пострадали еще дети, я выпровожу вас из города!»
Трясясь от гнева, Тинкер выскочила с вокзала. Только дойдя до Роллса, она осознала, что ее поступок означал, что она обладает властью выкинуть эльфа из Западных Земель.
«Я же могу это сделать, так ведь?» — Тинкер спросила Пони. — «Я могу приказать ему уйти из города?»
«Да, доми, ты можешь это сделать. И, учитывая нашу войну с Они, было мудро привести его в пример остальным».
ГЛАВА 7: КОЛЫБЕЛЬНАЯ КАМНЯ
Масленка первым услышал вой — тонкий, ужасный звук. Пройдя по коридорам больницы в поисках его источника, он наткнулся на Виверна, смотрящего на маленькую дрожащую кучку грязных лохмотьев на полу. Масленке понадобилась минута, чтобы распознать в этой массе истерически завывающего эльфа.
«Почему о нем не позаботились?» — спросил он Виверна.
«Весь персонал больницы занят остальными» — ответил королевский секаша. — «Этот эльф не сильно пострадал».
Виверн использовал мужской пол, говоря о ребенке. Может быть, это Шелест Листьев? Или это другой ребенок, а тело музыканта лежит среди умерших? Как бы то ни было, мальчик не перестанет плакать, пока его не вымоют, накормят и успокоят. Виверн расстроено и беспомощно взирал на ребенка.
«В другом
Виверн одарил его взглядом оленя, застывшего в свете автомобильных фар. Масленка еще ни разу не видел такого выражения лица у секаша. Видимо, забота о детях не входила в обучение воинов.
«Ты можешь взять его под свою ответственность?» — спросил секаша.
«Да» могло обозначать нечто большее, чем просто купание ребенка. Масленка взглянул на Радость, стоявшую прижавшись к дверному косяку, как будто только это мешало ей пуститься наутек. С ней бы произошло то же самое, или даже хуже, если бы Масленка не заметил ее на станции и не взял под свою защиту.
Что значил еще один ребенок? У него в квартире еще оставалась одна свободная спальня.
«Да» — ответил Масленка. — «Могу».
Секаша коротко кивнул, а затем с сомнением спросил. — «Ты сможешь его унести?»
Масленка хотел было ответить «Да», но затем задумался. Ему необходимо пронести пару через полбольницы и множество дверей. Мальчик был меньше него, но ненамного. — «Ты не мог бы отнести его до ванной комнаты?»
Как только секаша взял его в руки, ребенок завыл еще громче. Воин стоически проигнорировал рев и проследовал за Масленкой по коридору.
В начале лета больница была местом загадочным и неизвестным. Масленка даже не мог точно сказать, где она находится за пределами анклавов. Однако, после того, как он доставил туда раненного Ветроволка в канун летнего солнцестояния, Масленка стал постоянным посетителем больницы, то и дело навещая Тинкер, когда она выздоравливала после очередных «приключений». К этому моменту он уже досконально изучил здание. Ванная комната представляла собой огромное помещение, выложенное плиткой успокаивающего синего оттенка. Душевые на входе позволяли смыть грязь, чтобы потом уже чистым залезть в огромное джакузи, достаточно большое, чтобы вместить целую футбольную команду.
Секаша поставил мальчика на пол и отошел.
«Тихо, тихо» — Масленка осторожно снял остатки разорванной в клочья одежды, пропитанные грязью, кровью, мочой и калом. Под лохмотьями скрывались огромные синяки и раны, покрытые коркой грязи. Они почти налысо остригли мальчика — были видны порезы от ножа. В добавок к этому, в оставшуюся щетину втерты экскременты. Нос сломан, а оба глаза распухли и не открывались. Кровь текла у него из ноздрей, пока он заливался безудержными рыданиями.
«Ты в безопасности. Теперь ты в безопасности». — Масленка чувствовал себя абсолютно беспомощным. Что он мог сделать, чтобы все исправить? Бедняга вышел с вокзала прямиком в ад.
… его мать абсолютно неподвижно лежала на кухонном полу, отец медленно опускался на колени, раскинув руки, рыдая и отрицая то, что только что совершил…
Есть вещи, которые никак не исправить. Они прячутся в тебе как черные дыры. Ты же изо всех сил стараешься вести себя так, будто все в порядке.
«Скосит колосья свет золотой, в сумерках скроется край дневной». — Масленка тихо затянул эльфийскую песню, которую ему часто пела мама. — «Небо окрасит сирень и шалфей, песню свою запоёт соловей».